Многие знания — многие печали - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
И тут она улыбнулась достаточно лучезарно: «Я бы хотела, чтобы мой портрет написал настоящий художник. Очень. Просто очень-преочень. Да Кирилл вот не предлагает». Баринов загудел: «Да что ты такое говоришь? Для тебя я всегда готов. Просто к слову не пришлось предложить». Чувствовалось, что он очарован молодайкой.
– Я бы обязательно использовал такой повод! – воскликнул я. – Почему вы, Кирилл Палыч, до сих пор не продемонстрировали Лене своего таланта художника?
– У меня много других талантов, которые я демонстрирую Лене, – с типичной мужской горделивостью недвусмысленно заявил Баринов. Девушка сделала вид, что слегка смутилась, и засмеялась. Я смотрел на нее, и на сердце становилось легче: это не она. То есть у нее, конечно, могут быть тайные мысли и далеко идущие в отношении художника планы, но она НЕ убийца. Это я видел и чувствовал всей своей шкурой. Однако никогда не мешает проверить и убедиться. Я всмотрелся в лицо девушки и бросил:
– Вы очень похожи на одну мою знакомую, Лилю Харченко. Вы ее не знаете?
Лицо Елены при звуке ключевого имени не дрогнуло ни единым мускулом.
– Первый раз слышу.
– А вы такого артиста, Селиверстова Виталия, знаете?
– Видела по телевизору, он, кажется, умер недавно?
– Да, было такое, недавно умер – как и Питер Горланин, и Антон Марцевич. Вы никогда с ними не встречались?
– Не понимаю, что за расспросы? – рассердилась девушка. – Я должна их знать?
– Вовсе нет. Они все – друзья Кирилла Павловича. Я думал, он вас с ними знакомил. Хорошие ребята были.
Или я ничего не понимаю в физиогномике и человеческих реакциях, или девушка и впрямь никогда раньше не слышала имен Селиверстова, Марцевича, Горланина.
Все время нашего разговора Баринов довольно индифферентно копался в кухонной стенке, доставал чашки, заваривал чай. Я извинился перед девушкой за чрезмерное любопытство и повернулся к художнику.
– У меня не так много времени, Кирилл Палыч, – сказал я, – пойдемте, покажете мне свои новые работы.
– Да, собственно, у меня практически ничего не осталось, все распродал или раздал… Разве что этюды, наброски, да остатки разные завалялись… – Однако я все равно утащил его наверх в мастерскую.
В двухсветном высоком чердаке и впрямь оказалось работ негусто. То ли товарищ работать ленился, то ли и впрямь был востребованным, и у него все покупалось на корню. «Пижон я, пижон, – бормотал Баринов, – зачем купил эту квартиру с мастерской? Имидж хотел поддержать, дескать, я художник настоящий. Зачем пыжился? А с другой стороны, в начале девяностых, когда молодой был, думал: как это художник – и не имеет мастерской? И денег в ту пору куры не клевали. Тогда русское искусство в большой моде на Западе пребывало. Все из-под кисти вырывали и за кордон вывозили. Вот и купил жилье с мастерской у коллеги, который насовсем в эмиграцию сваливал, а квартиры только разрешили продавать – в девяносто втором году, что ли. Стоила фатерка по сегодняшним ценам курам на смех – тысяч сорок в долларах. А сейчас, наверное, на миллион тянет». Странно было: я за язык Кирилла Павловича не тянул, художник вдруг сам разоткровенничался – непонятно почему.
Когда мы одни оказались в мастерской и девушка явно не могла нас слышать, я сказал Баринову:
– Насколько я понял, это не она. Дышите спокойно.
– Я и не сомневался, что Лена ни при чем, – сердито бросил Баринов. – Выдумываете бог знает что.
Мы обсудили результаты наших поисков. Я рассказал про то, что узнал из Сети про Питера Горланина, а потом о своих разысканиях по делу актера Виталия Селиверстова и Антона Марцевича. Он – про то, как встречался с подружкой своей прежней пассии и что та ему рассказала про связь Лидии со всеми действующими лицами этой истории: Питом, Марцевичем, Селиверстовым, Пильгуем, Кутайсовым.
– Я думаю, во всем замешана дочь Лидии, – безапелляционно заявил Баринов, – та самая Лиля Харченко.
Я не стал с ним спорить, достал телефон и набрал номер.
– Куда звоните? – спросил художник.
– Пытаюсь отыскать след девушки.
Я звонил Лидии. Внутренний голос прямо-таки кричал мне, что я должен это сделать, и немедленно.
– Да? – словно еле разлепляя губы, ответила в трубке Лидия Полозова. Слова ее звучали безжизненно.
– Это Данилов Алексей, – представился я. – Я должен увидеть вас немедленно.
– Приезжайте, – не раздумывая, сказала она и продиктовала адрес.
– Похоже, у Лидии что-то случилось, – пояснил я художнику, – она не против, чтоб я приехал прямо сейчас. У вас нет из мастерской черного хода? Хочу исчезнуть быстро и не прощаясь.
– Пожалуйста, – Баринов открыл мне неприметную дверь в стене. Улыбнулся: – Очень удобно, когда ты женат. Натурщицы исчезают незаметно для супруги.
И я подумал, что, наверное, Баринов недаром в молодости проблемы с женским полом имел. Да и с обеими женами счастья не добился. Очень уж он, этот художник, к прекрасным дамам относится, с одной стороны, потребительски, а с другой – опасливо. Короче, был бы я девушкой, вряд ли захотел иметь подобного партнера.
Я явилась к матери как ни в чем не бывало – правда, в дверь позвонила, хотя могла бы открыть своим ключом. Еще со времен нашего размена и разъезда я заимела ключ от ее квартиры – она об этом не знала, не ведала. Всегда полезно иметь неожиданные опции, о существовании которых твои партнеры по игре даже не подозревают.
Мать не сильно удивилась моему появлению. «Проходи, – сказала она, – коли не шутишь». Она не то чтобы сильно переменилась с тех пор, как мы виделись с ней последний раз лет семь назад, – нет, общий абрис оставался прежним: толстая, немолодая, запущенная женщина. Вектор остался прежним, просто, двигаясь по однажды избранному направлению, мамашка проследовала даже дальше, чем я ожидала: она стала гораздо толще, достигнув прямо-таки болезненной рыхлости, запустение и увядание тоже сильно усугубились. Во всем: и в ее виде, и в одежде, и в убранстве квартиры – чувствовались черты упадка и гниения. Лист обоев в прихожей отстал и нависал над зеркалом, тапочки у нее на ногах, и без того грошовые, продрались, так что торчал голый палец, халат был нестираный и без средней пуговицы, из-под которого торчала ночная рубашка, тоже несвежая. Видать, маман сегодня на улицу не выходила, как утром проснулась, так и бродила целый день по квартире, только халат на ночнушку набросив – и никто к ней, похоже, не приходил.
– Хочешь чаю? – спросила мать обыденным тоном, как в былые времена, будто мы всей семьей только что отобедали и готовимся полакомиться чем-то вкусненьким. Будто и не было нашего раздора, и мы встречались каждодневно все эти семь лет.
– Хочу, – ответила я.
– У меня и шоколадные конфеты есть, и вареньице – правда, я сама теперь не варю, для кого мне его варить? – в магазине покупаю, не плохое, настоящее клубничное, и ягода крупная, цельная.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!