По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей - Нильс Кристи

«Клер и Белл были противниками не только в главном своем деле, которому оба посвятили всю жизнь, и в его историческом значении, но практически и в любом другом отношении. Клер видел в различии людей силу, Белл, напротив, слабость и опасность. То, что Клер считал отличием, Белл рассматривал как отклонение. Один рассматривал нетипичных людей как социальный феномен, другой – как медицинский. Для Клера глухота представляла собой прежде всего социальную ущербность; по его мнению, главной проблемой глухих был мир слышащих, в котором они составляли меньшинство; он надеялся, что придет день, когда те, кто имеют слух, проявят добрую волю и признают культуру и язык глухих. Для Белла, наоборот, глухота являлась физическим дефектом, который, если он неизлечим, может быть уменьшен тем, что будут скрыты его признаки. Люди со слухом, имеющие добрые намерения, помогли глухим отказаться от собственного языка и культуры и вести себя как слышащие в мире слышащих. В своей речи во время конференции преподавателей языка Белл сказал однажды про глухих детей: «Мы должны сами попытаться забыть, что они глухи, чтобы помочь им забыть о своей глухоте». Если для Клера первостепенной целью воспитания была самореализация, для Белла это была интеграция в слышащее большинство: «Я признаю, что глухонемой ребенок без труда овладеет языком жестов и что этот язык замечательно подходит для тренировки его ума, но в конце концов это не язык миллионов людей, среди которых ему предстоит жить». Клер, напротив, предпочитал нанимать глухонемых учителей в школы для глухонемых, поскольку они могли быть образцом для детей, а также из-за их старательности и ради их собственной самореализации. Белл отвергал это, потому что глухонемые учителя были для него препятствием на пути к интеграции. Клер видел в сообществе тех, кто использует язык знаков, языковое меньшинство данной страны, и лингвистическая наука последних десятилетий подтверждает его правоту, потому что она открыла много связей между американским языком жестов и несомненно универсальными свойствами человеческого языка. Белл же причислял глухих к инвалидам, к которым он относил также слепых и умственно отсталых. Клер видел смысл в любой форме объединения глухих, например, в браках, чтобы партнеры подходили друг к другу, в школах, чтобы дети учились друг у друга, во встречах любого типа, усиливающих коллективные размышления и действия. Белл видел в браках между глухими зло, также, как и в предназначенных для глухих интернатах или социальных организациях.

Для Клера, который сам был иммигрантом и полиглотом, двуязычие было достойной целью, как для глухих, так и для слышащих людей. По его мнению, каждый глухой должен был учиться писать, по крайней мере важнейшее на языке его страны, а образованные люди среди глухих, руководство сообщества, не имеющего устной речи, должны были даже овладеть языком большинства; он сам это сделал. Белл напротив, отдавал предпочтение одноязычию всех американцев. Он сказал однажды, выступая перед Национальной Образовательной Ассоциацией: «Наше население пополняется представителями всех народов мира, отсюда для государства возникает новая опасность. Для сохранения национального единства важно, чтобы люди этой страны говорили на одном языке».

Превосходство речи было для Белла неоспоримо. Лейн описывает [стр. 365], как однажды реагировал Белл, когда на повестку дня конференции ректоров в Миннесоте был поставлен вопрос: «В чем ценность речи для глухих?» Белл был совершенно сбит с толку. «Я удивлен; я глубоко задет. Поставить под сомнение ценность речи? Это все равно, что поставить под сомнение ценность жизни!»

Дилемма интеграции в общество редко становилась так наглядно, как в истории с глухонемыми. Белл вскоре хорошо понял, что ни один другой язык не является для них более подходящим, чем язык жестов. Но это не могло стать общим мнением, потому что «главная цель образования для глухонемых состояла в том, чтобы вернуть их в мир слышащих людей». Это в точности соответствует тому, что говорят другие сторонники интеграции: главной целью является приспособление к жизни в нормальной среде. И это справедливо, ибо «что хорошо для меня, хорошо для всех».

Последние слова книги Лейна: «И наступила тишина». Наконец-то исполнилось желание Белла. Те, кто появились на свет глухими, потеряли свой язык.

В то время, когда я писал эти строки в Норвегии, среди глухих в США произошла революция. Я узнал об этом лишь тогда, когда предлагаемая книга была почти готова, а именно благодаря статье Оливера Сакса [1988].

В революции, которую он описывает, идет речь о своего рода борьбе за свободу. Местом действия был Галлодет[15], единственный гуманитарный колледж искусств для глухих в США. Его традиции восходят к Клеру и к зарождению языка жестов, и все же именно эта система коммуникации долгое время была там под запретом. Вдруг произошел переворот; язык жестов вновь был узаконен и пережил возрождение во всех университетских сферах, кроме административной и попечительской. В то время в Галлодете шли перевыборы президента. Было выставлено шесть кандидатов; трое из них были глухие. Три тысячи человек, доценты и студенты, собрались и выразили желание, чтобы президентом стал глухой. Но попечительский совет не принял это во внимание и избрал слышащего кандидата. Последовала неделя ожесточенных акций протеста. Вновь избранный президент проявил несговорчивость. Но к протесту примкнули глухие по всему США; под неослабевающим давлением президент сдался; его пост принял глухой. Но уже сама кампания имела значение.

Сакс следующим образом цитирует одного из участников [стр. 24]:

«Я родом из семьи, в которой все слышат… Всю мою жизнь я ощущал на себе давление мира слышащих: «Ты не можешь делать того, ты не можешь делать этого. Но теперь давление исчезло. Я вдруг почувствовал себя свободным и полным жажды деятельности. Клеймо «глухонемой» наконец-то уничтожено».

Кампания была направлена против фальшивого опекунства, которое, по мнению глухих, может быть каким угодно, только не благотворным, так как основано на снисходительности и содержит невысказанный приговор, что глухие не только больны, но и некомпетентны. Поэтому протест был направлен в особенности против некоторых врачей, ввязавшихся в это неприятное дело с Галлодетом, склонных рассматривать глухих как людей с дефектными ушами, а не как особый народ, привыкший к иному функционированию органов чувств».

Сакс подчеркивает, что исключение из употребления языка жестов в восьмидесятых годах XIX-го века имело в течение семидесяти пяти лет вредные последствия для глухих, и не только для их образования и академических успехов, но и для их представления о самих себе, а также для всего их сообщества и культуры.

«Культура глухих возникает из самого отсутствия слуха, хотя здесь старались убрать «глухоту» и говорить о визуально-ориентированной культуре, которая возникает из повышенной роли зрения».