Я бриллианты меряю горстями - Андрей Дышев

– Меня обокрали, – сказал он.

– Кто? – безразличным голосом отозвался Бодя, сидящий к нему спиной.

Вопрос был несуразным, но Бодя задал его по причине полного отсутствия интереса к чужим проблемам. Гера понял, что у строителей произошло нечто из ряда вон выходящее. Его фигура, наполненная эгоцентрической жаждой всеобщего внимания и сочувствия, наверняка действовала людям на нервы, и ему пришлось переключиться на их проблему.

– Что-нибудь случилось? – спросил он Бодю. – Что вы сидите, как на поминках?

Бодя, вздохнув, дернул головой и сунул конец палки в огонь.

– Без работы мы остались, парень. Вот такая вот история.

– И без шансов ее снова заполучить, – добавил кто-то.

И снова повисла тишина. Вряд ли Бодя мог подумать, что Гера удовлетворится этим ответом. Просто ему было легче объясняться, отвечая на вопросы.

– Вас что, прогнали?

– Да не то чтоб прогнали, – витиевато ответил Бодя. – Ситуация такая сложилась…

– Да что ты все темнишь! – не выдержал кто-то из строителей. – Говори прямо: хозяин наш помер!

Гера сначала не понял, о ком идет речь. Глядя то на Бодю, то на словоохотливую темноту за костром, он крутил головой, будто хотел зрительно отыскать источник надежной и полной информации.

– Какой хозяин? Вы о ком говорите?

– О Воркуне, – пояснил Бодя. – Час назад его обнаружили на железнодорожных путях. Пополам разрезанный. Вот, Славка с его женой на опознание ходил… Расскажи, Слав, чего ты там опознал?

– Чего-чего! – проворчал Славка, прикуривая короткий обслюнявленный окурок. Он чувствовал себя неловко в центре внимания. – Голову мы под насыпью нашли. Туловище без руки прямо на рельсах. Ну, там не то чтоб туловище, а так… месиво. А вторую руку мы уже с фонарями искали. Она метров за триста отлетела.

– Воркун?! – ахнул Гера. – Гоча?!

– Гоча, Гоча, – подтвердил Бодя. – А ты только сейчас понял, о ком речь?

– Ничего я не понял! – прошептал Гера, чувствуя, как у него вдруг взмокла спина. – Я же его днем видел!

– Мы его тоже днем видели. Ну и что? Днем был жив, а сейчас в трех частях в морге валяется.

Геру словно ледяной водой окатили. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Машинально открыв бутылку, он приложился к горлышку губами.

– Вот и мы тоже, – одобрительно сказал Бодя, – по стакану выпили, а что-то не берет.

– Как же это его? – пробормотал Гера.

– Пьяный был, – не задумываясь, ответил Славка. – Мы когда его с полотна выносили, водкой сильно пахло. Кровью и потрохами, понятно дело, тоже, аж выворачивало, но водку я сразу почуял. Наверное, стоял на краю платформы и под поезд свалился.

– И вот, – продолжил свою зачерствевшую мысль Бодя, – без работы мы остались. Жена хозяина, ну, уже вдова, значит, ничего не говорит, на вопросы не отвечает, не плачет, никого не видит… Может, с ума сошла от горя? Славка спрашивает: «А нам что делать?» А она: «Уходите, не хочу никого видеть».

– А все строительные объекты уже с весны заняты, – дополнил Славка.

Это Геру уже не интересовало. Перед глазами стояло некрасивое, словно нарисованное шаржистом лицо Гочи. Его полураскрытый рот и маленькие невыразительные глазки, близко сдвинутые к переносице. «В общем, так… В общем, так…»

«Это ведь из-за меня! – пришла ему в голову убийственная мысль. – Он напился из-за того, что я нашел кейс и уличил его в воровстве. Ему было очень плохо. Он не смог вести машину, пошел на платформу и упал под поезд».

Гере стало дурно. Он пошарил вокруг себя, словно потерял какую-то очень ценную вещь.

– Стакан ищешь? – спросил Бодя, протягивая ему чашку с отбитой ручкой. – И мне глоток налей, добро?

Гера вылил в чашку все, что оставалось в бутылке. Водка лилась через край. Бодя, вытянув губы трубочкой, шумно отхлебывал. Геру душило чувство осознания своей вины.

– Будешь? – спросил Бодя, возвращая ополовиненную чашку.

– Послушай, – произнес Гера. – Мы с ним сегодня днем поцапались. К тому же я немного помял его машину. В ворота не вписался. Может быть… Он человек ранимый… Понимаешь, о чем я говорю?

– Кто ранимый? – на высокой ноте переспросил Славка. – Воркун ранимый?

Кто-то хихикнул. Строители оживились, словно Гера рассказал анекдот. По кругу пошла пачка сигарет.

– Ты что, парень? – усмехнулся Бодя, сверкнув стальными зубами. – Ты всерьез думаешь, что так расстроил Гочу, что он из-за тебя под поезд кинулся?

– Гоча думал только о себе, – продолжил кто-то словесный портрет погибшего хозяина. – Мы для него – тля, вошь, плюнуть не на что. Стал бы он из-за тебя водку жрать. Кто ты ему? Друг?

– Не придумывай, – успокоил Бодя. – Воркун не тот человек… Но не будем плохо говорить о покойнике. Пусть земля ему…

Он допил и кинул чашку в траву. У Геры отлегло от сердца. «Вот же накатило! – подумал он. – В самом деле, какая глупость в голову взбрела! Подумаешь, уличил Гочу в воровстве. Первый раз, что ли! Так он только на ворованных тачках и жил. Это его хлеб, его способ существования. Это все равно как если бы президент стыдился своего президентства».

Гера вроде как бы повеселел. Даже подкинул в костер хворостину. Даже нашел что посоветовать хлопцам – дескать, севернее Костина дачники начали пахотную землю под дачи осваивать, и строительных работ там – непочатый край. Но у самого где-то в душе образовалась пустота, и в нее, как в черную дыру, улетала перспектива на счастливую и долгую жизнь. «Имей в виду, – кружился у него в сознании голос Назаровой. – Если они не найдут кейса у Гочи, тогда ты будешь следующим на очереди».

На черном от копоти чайнике дрожала крышка. Бодя просунул палку под стальную проволоку, которая служила ручкой. Согнувшись, он шел вокруг костра на полусогнутых, выбирая, где удобнее разливать. Строители зашевелились, доставая из-под себя, из карманов, из сумок кружки. Позднее чаепитие у костра стало их ритуалом. А у Геры кружки не было. И вообще, он был для них чужим человеком.

– Не, – сказал Славка. – В Костино мы не пойдем. Это слишком близко.

– А что в этом плохого? – не понял Гера.

– Плохо то, что в Костине все начнется сначала. Те же двое… Или тот, в маске. И зарплаты нам снова не видать. Надо вообще убираться из Подмосковья.

– Не нагоняй туч! – ответил Гера, уже почти не скрывая, что ему совсем не хочется остаться в дачном поселке одному. – Выловим и маску, и тех двоих. Все будет хорошо.

Он никогда не думал, что ему так грустно будет расставаться с бригадой. Гера прожил рядом с ними почти три месяца, и многие проблемы стали общими. Соседство с этой компанией, пусть даже забитой и запуганной, не позволяло ему почувствовать себя одиноким, и сейчас он представить не мог, что отныне рядом не будет их палатки и костра. Может быть, еще час назад он мог бы смириться с этим. Но известие о гибели Гочи заставило переоценить свое отношение к собственной жизни. Стоять в очереди к палачу – ужаснее ничего не могло быть. Он бы немедленно унес отсюда ноги, спрятался, замаскировался, зарылся бы в землю, как посоветовала Назарова, но бежать было некуда – никто и нигде его не ждал.