В канун Рождества - Розамунда Пилчер

Никола положила сумку на стул у стены и начала расстегивать меховой жакет.

— Ты вернулась навсегда? — спросила она.

— Не знаю. Посмотрим. — Кэрри подошла к сестре и поцеловала ее. Никола ответила ей небрежным поцелуем.

— Когда ты приехала?

— Примерно неделю назад. Была страшно занята, и только сегодня утром смогла позвонить маме.

— А я бы и звонить не стала, — заявила Никола и бросила на Доди холодный взгляд. — Наверное, мама уже рассказала тебе о нашей драме? Склоняла тебя на свою сторону.

Видимо, сейчас отношения у них — хуже некуда. Бедная Люси, подумала Кэрри, должно быть, ей чертовски нелегко общаться с этой парочкой.

Доди, кажется, была уязвлена.

— Никола, это несправедливо, — сказала она.

— Но, готова поспорить, это правда. — Никола с размаху плюхнулась на диван. — Как бы то ни было, теперь уже поздно. Я заказала билет. Лечу восемнадцатого декабря. На две недели.

За этим вызывающим заявлением последовало многозначительное молчание. Доди отвернулась и уставилась на мерцающие электрические угли. Всем своим видом она демонстрировала неодобрение. Никола поймала взгляд Кэрри и состроила гримасу, будто они в заговоре против матери. Кэрри не ответила ей понимающим взглядом — сейчас и та, и другая были ей противны.

Однако нельзя становиться с ними на одну доску. И Кэрри сказала как можно спокойнее:

— А как же Люси?

— Ее пригласили во Флориду, но она отказалась.

— Я ее понимаю.

— Еще бы.

— Ма предложила, чтобы на Рождество Люси взяла я.

— Ты? — с оскорбительным удивлением произнесла Никола. Потом минуту подумала и повторила: — Ты? — Теперь это местоимение прозвучало уже по-другому и совсем не оскорбительно. Блестящая идея, которая раньше не приходила ей в голову.

— Но я не могу.

— Почему?

— У меня нет дома.

— А Рэнферли-роуд?

— Сдан внаем.

Доди решила вмешаться в разговор.

— Я предложила Кэрри взять Люси и погостить с ней у вашего отца в Корнуолле. Но об этом тоже не может быть речи.

— Почему? — удивилась Никола.

— Там нет места.

— Проклятый Майлс со своей проклятой женой тоже не хотят взять Люси, эгоисты чертовы. Только и знают, что извиняться и оправдываться. — Никола прикусила ноготь на большом пальце. — Как бы то ни было, я лечу во Флориду, к Рэндалу, и никто мне не помешает. Я никогда не отдыхала, а теперь буду.

В известном смысле Кэрри ей сочувствовала, но, помня о Люси, постаралась урезонить:

— Никола, и все-таки…

Но закончить ей не дали.

— Хорошо тебе говорить. — Кэрри тысячи раз слышала эти причитания. — Хорошо тебе говорить. У тебя никогда не было семьи, ты не знаешь, что такое изо дня в день возиться с ребенком. Занятия в школе, каникулы. Развлекать, решать школьные проблемы. И все самой. У тебя не жизнь, а сплошной отдых, только и знаешь, что кататься на лыжах и весело проводить время. Отель в горах, приятное общество, вечеринки с глинтвейном. Тебе на все наплевать. Сколько лет мы тебя не видели!

С трудом сохраняя спокойствие, Кэрри проговорила:

— Никола, ты понятия не имеешь, чем я занималась. Я отвечала за связи с общественностью в престижной туристической компании. Каждое утро девять человек докладывали мне о состоянии дел. У меня был секретарь и собственная квартира. В разгар сезона я нередко работала по семь дней в неделю. Поэтому давай не будем об этом.

— И все же, — возразила Никола со свойственным ей ослиным упрямством, — это совсем не то, что растить ребенка.

Кэрри сдалась.

— Пусть так, ну и что?

Никола пропустила слова сестры мимо ушей.

— Ты незаменима, мама. Придется тебе забыть о Борнмуте.

Доди польстили, и довольно естественно.

— И не подумаю, — сказала она.

— Вряд ли ты сможешь оставить Люси одну.

— Почему именно я должна принести себя в жертву?

Кэрри вдруг поняла, что больше не в состоянии слушать бессмысленную перепалку матери и сестры. Каждая из них твердо стоит на своем, и никакими доводами их не проймешь.

— Хватит! — решительно сказала она.

Они удивленно смолкли. Потом Никола сказала:

— Ты хочешь предложить что-то дельное?

— Не знаю. Но ведь речь идет о твоей дочери, а не о собаке, которую можно отправить в питомник. Если не возражаешь, я поговорю с Люси. Не думаю, что у нее меньше здравого смысла, чем у матери и бабушки.

— Большое тебе спасибо.

— Где ее комната?

— Сразу за кухней, — Никола мотнула головой. — В глубине.

Кэрри направилась к выходу. Когда она открыла дверь, мать сказала:

— Может, тебе удастся ее убедить?

Кэрри не ответила. Она вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Фарнем-корт был построен в те времена, когда в семьях среднего достатка держали прислугу, живущую в доме. Поэтому в каждой квартире была предусмотрена маленькая неприметная комната для горничной или кухарки. Когда Люси после развода родителей переехала к бабушке, ей отвели такую каморку. Девочку мало заботило, что она узкая и темная, ведь это была ее собственная комната.

Окно выходило в мощеный двор-колодец, где стояло несколько кадок с нарциссами и тюльпанами. Считалось, что консьерж должен их поливать и содержать в порядке. В сущности, из окна не было никакого вида, и его задрапировали складками белого тюля. Стены комнаты были желтые, что создавало иллюзию солнечного света, шторы — тоже желтые в белую полоску. Там помещались кровать, заваленная мягкими игрушками, большой стол с выдвижными ящиками, за которым Люси готовила уроки, и множество полок с книгами. На столе стояли компьютер, настольная лампа и небольшой телевизор, на синем ковролине лежал маленький коврик из овечьей шкуры. Школьные друзья завидовали Люси: у нее была комната, которая принадлежала только ей, которую не приходилось делить с надоедливой младшей сестрой.

Комната поражала опрятностью, под стать самой Люси. Книги на полках стояли безукоризненно ровными рядами, на постели ни складочки, одежда тщательно сложена. Такой же аккуратной была и ее парта в школе: карандаши заточены, книги лежат аккуратной стопкой. Раз в неделю миссис Бургес, которая убирала квартиру Доди, проходилась с пылесосом и тряпкой по комнате Люси, оставляя сильный запах лавандовой полировки, но Люси любила сама мыть и чистить комнату, протирать зеркало на туалетном столике, полировать серебряную рамку с фотографией отца.