Три смерти - Эдвард Радзинский

И вновь потянулись дни…

«3 июня. Всю неделю читал и сегодня окончил «Историю императора Павла Первого» Шильдера – очень интересно…».

О чем он думал, когда читал историю несчастного своего предка? О предсказании мама – тогда, в 1916-м, когда он стал Верховным Главнокомандующим? Или просто читал книгу о жизни, которая исчезла. Будто всегда был этот жалкий дом и эти длинные, скучные, мучительно жаркие дни…

«5 июня. Дорогой Анастасии минуло уже 17 лет. Жара снаружи и внутри была великая… Дочери учатся у Харитонова (повара. – Э.Р.) готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб. Недурно!».

Это случилось в июне.

Я вижу то утро… Они только что встали. Рано вставать – мучение для нее. Но приходится: утром в комнаты приходит комендант Авдеев – «проверять наличие арестованных».

Николай стоит у окна – он разглядывает крохотный листочек бумаги.

По разрешению коменданта им начали носить еду из Новотихвинского монастыря: щедротами игуменьи носят сливки, яйца и молоко в бутылях. И в одной из этих монастырских бутылок он и нашел это письмо.

Тусклый свет сквозь замазанное известью окно. Еще утро. Еще не жарко. Потом наступит пекло и в комнатах станет невыносимо. Но окна не разрешают открывать. Когда-то он сражался с империями – с Японией, Германией, Австро-Венгрией. Теперь он сражается за разрешение открыть окна в комнате – с комендантом Авдеевым.

«9 июня, суббота… Сегодня во время чая вошло 6 человек – вероятно, из областного совета – посмотреть, какие окна открыть. Разрешение этого вопроса длится около двух недель! Часто приходили разные субъекты и молча при нас оглядывали окна… Аромат от всех садов в городе удивительный».

Но сейчас он забыл и про окна, и про аромат садов. Он мучительно вчитывается в полученное письмо – в этот ловко засунутый в молочную пробку клочок бумаги.

В призрачном свете утра сквозь замазанное окно постараемся рассмотреть последнего царя.

По-прежнему сильное, мускулистое тело. Но от вынужденной неподвижности он чуть располнел. Невысок ростом (охранников его рост очень разочаровывает. В простодушном их представлении царь должен быть велик, т. е. высок). На фоне отца, гигантов дядей, брата Миши он всегда казался маленьким. (Когда-то принцесса Вюртемберг-Штутгартская, жена Павла I, принесла в Романовскую Семью красоту и стать своей фамилии, и с той поры начали рождаться эти высокие люди – Александр I, Николай I, Александр III.) Сейчас, когда он один, видно, что он совсем не мал, обычного среднего роста. Его ладная фигура не совсем пропорциональна: мускулистый торс чуть массивен, а сильные ноги коротковаты. И шея чрезмерно мощна для небольшой и аккуратной головы.

Приятное лицо с небольшим носом, рыжеватые усы, желто-табачная бородка. В последнее время лицо его заросло бородой, но спасибо Алике…

Ее дневник: «7(20) июня… Я подстригла волосы Н.».

Она успела его подстричь перед…

Сейчас, в дневном свете, в его усах, бороде уже видны редкие седые волосы. И подстриженная твердой рукой императрицы голова – уже с ровной проседью.

Его глаза изменчивые – то серо-голубые, то голубые, а иногда зеленовато-стальные… «Очарователь» (шармер), «глаза газели» – так скажет о нем знаменитый адвокат Кони. Загадка его взгляда… Он всегда ощущал себя немного ребенком. От могучего роста отца, дядей и брата? Или от силы женщин, которые были рядом с ним? И вот эта его детскость, в соединении с постоянным предощущением будущего страдания, чувство Многострадального Иова – все это в его взгляде. Взгляде беспомощного «тельца для заклания».

Через много лет Матильда Кшесинская в Париже, уже глубокой старухой, встретится с загадочной женщиной, объявившей себя его дочерью – «чудом спасшейся Анастасией». И, отвечая на вопросы журналиста, скажет так:

– У этой женщины его взгляд… тот, кто смотрел в его глаза… Он никогда не мог забыть…

– А вы знали эти глаза?

– Очень хорошо… Очень хорошо, – с пугающей нежностью шептала 90-летняя старуха.

Сейчас его лицо потемнело. Погрубело от солнца. Шея стала красной. И под светлыми глазами – мешки…

Он расхаживает по комнате строевым шагом – неистребимая гвардейская привычка. Обдумывает. Наконец молча протягивает ей письмо. Но она не успевает прочесть.

Входит комендант Авдеев – «проверять наличие арестованных». Николай выходит из-за стола навстречу коменданту. Так он всегда встречал просителей во время аудиенций – стоя впереди стола. Так он встречает нынче бывшего злоказовского слесаря.

Авдеев, как всегда по утрам, мрачен, потому что ночью «перебрал». Запах винного перегара в комнате с закрытыми окнами…

Николай не выносит пьяниц. Была легенда о его собственном пьянстве. На самом деле этот медлительный человек выпивал за обедом рюмку водки, традиционную для мужчин Романовской Семьи. Иногда по вечерам – стакан французского вина. Бочку с этим вином и разбили тогда в Тобольске.

Ровным, тихим голосом (ни один из его министров никогда не слышал, как он повышает голос) Николай здоровается с комендантом.

Наконец Авдеев уходит.

Алике читает загадочное письмо. Письмо написано по-французски, с подозрительными ошибками. Но она сразу верит письму. Ошибки? Что ж, значит, пишут не аристократы. Где они, эти аристократы? Они предали. Пишут люди из народа, «хорошие русские люди». Лихорадочно проглатывает она этот долгожданный текст: «Мы, группа офицеров русской армии…».

Так появилось это письмо, в котором им предлагали побег. Письмо было подписано: «Готовый умереть за Вас офицер русской армии». Ах, как нравится Алике эта подпись. Мигрени как не бывало. Она вновь прежняя «Шпицбубе». Да, свершилось. Они не оставили их! Хорошие русские люди! Они готовы освободить своего императора. «Друг» прислал «легион ангелов».

Она умоляет Ники ответить. Николай, как всегда спокойно, соглашается. Да, он напишет ответ. Так устанавливается эта тайная переписка.

«Ваши друзья не спят, – сообщалось в очередной записке, посланной в бутылке из монастыря, – час, столь долгожданный, настал. С Божьей помощью и с Вашим хладнокровием надеемся достичь нашей цели не рискуя ничем».

И новое письмо.

«Необходимо расклеить одно из ваших окон, чтобы Вы могли его открыть. Я прошу точно указать мне окно. В случае если маленький царевич не сможет идти, дело сильно осложнится… Нельзя ли было бы на час или на два усыпить царевича каким-нибудь наркотиком? Пусть решит это доктор. Будьте спокойны, мы не предпримем ничего, не будучи уверены в удаче заранее…».

Это был побег, задуманный в стиле романов Дюма. Вот так когда-то бежала из замка романтическая Мария Стюарт.