Плач по красной суке - Инга Петкевич

Брошкина объясняла это странное пристрастие своего возлюбленного к сортирам тем, что в ПТУ, где наш герой учился на маляра и штукатура, хулиганы для куража подсыпали ему в пищу слабительное. Но в дальнейшем это весьма прозаическое разъяснение Брошкиной было опровергнуто, и пристрастие нашего Тристана к местам общественного пользования неожиданно получило весьма романтическую окраску.

Оказалось, что больше всего в жизни Тристан любил море и, разлученный с любимой стихией, жутко тосковал, а за неимением под боком больших водных пространств довольствовался каскадами воды в уборной или хилым ее журчанием из-под крана в ванной. Я думаю, что это мерное журчание воды в местах общего пользования успокаивало Тристана и спасало его сознание от жизненных стрессов и перегрузок.

Особо сентиментальные дамы утверждали, что он там плачет под шум воды. Сомневаюсь.

Как всякий истово влюбленный, Тристан тщательно скрывал свою страсть и органически не выносил, чтобы касались ее предмета. Стоило кому-либо хотя бы случайно коснуться морской тематики, Тристан бледнел и тут же убегал плескаться в уборную.

Наши настырные бабы разнюхали и проведали, что Тристан мечтал стать моряком, но его не взяли во флот в силу врожденного косноязычия и слабоумия. Потом оказалось, что дело обстояло еще трагичнее. Во флот Тристана взяли, но только определили на подводную лодку, которая паслась у берегов Кубы и всплывала на поверхность только раз в году. Злая ирония судьбы. Да и впрямь, что может быть трагичнее находиться постоянно возле предмета своей страсти, в данном случае даже внутри предмета, и никогда не иметь возможности увидеть его, прикоснуться к его живительной стихии, насладиться его запахом, вкусом, цветом.

Говорили, что именно тогда Тристан и «поехал» окончательно. Якобы на подводной лодке произошла авария, Тристан едва не погиб и с тех пор лишился дара речи. Все бывает, все может быть. Но когда я поближе познакомилась с Тристаном, мне его история предстала совсем в другом свете. Вовсе необязательно было попадать в аварию, чтобы одичать и озвереть в этом мире.

К моменту нашего знакомства Тристан заканчивал строительное ПТУ, где его пытались обучить множеству полезных профессий и чему-то, несмотря на его нерадивость, обучили, потому что при желании он мог работать совсем недурно. Умел столярничать и плотничать, ремонтировать комнаты, разбирался в сантехнике и даже в электропроводке. Вот только настроения Тристана были настолько изменчивы, что порой было совершенно невозможно к ним приспособиться. Например, он категорически отказывался работать в помещениях, где находились кошки и собаки, которых он прямо-таки на дух не выносил. Еще он не любил, чтобы в квартире не было ванной. К тому же он обладал довольно странным вкусом, и надо было постоянно следить, чтобы он не выкрасил вам дверь в зеленый цвет, а плинтусы в оранжевый. Например, у одной сослуживицы он выкрасил чудесный дубовый шкафчик половой краской… У него вообще были какие-то странные взаимоотношения с цветом, и долгое время мы считали его дальтоником, пока не поняли, что он не выносит ярких и чистых тонов. Почему-то яркие краски казались ему вульгарными и похабными. Любая самая чистая финская краска в руках Тристана неизменно приобретала мутноватый сомнительный оттенок. Переубедить его в этом плане, исправить его вкус было практически невозможно. Порой он легко сдавался на уговоры хозяйки выкрасить батареи парового отопления под цвет обоев (почему-то он полагал, что они должны быть непременно коричневыми), но иной раз, если отношения с хозяйкой были прохладными, он мог заодно с батареями заляпать краской всю мебель, испортить весь паркет или сделать еще какую пакость. Но больше всего на свете Тристан не любил вставлять дверные замки. Это была прямая его специальность, и, может быть, именно поэтому он ее так ненавидел. Дверной замок повергал Тристана в какое-то ужасное исступление, близкое к помешательству. Сначала он долго разглядывал замок с брезгливым отвращением: мол, такую пакость и вставлять-то не стоит. Потом вдруг с диким остервенением начинал ломать и курочить дверь. Если вы вовремя вмешивались и объясняли Тристану принцип работы замка, который он даже не пытался понять, то замок еще мог быть вставлен довольно сносно. Но если вы полагались на профессиональные навыки Тристана, то дверь ваша вскоре разлеталась в щепки, а замок навсегда выходил из строя, потому что добрая половина деталей его бесследно исчезала. У одной нашей сотрудницы Тристан, в припадке ярости на иностранный замок, так раскурочил и дверь, и замок, что пришлось менять и то, и другое.

Первое время дело еще осложнялось тем, что ревнивая Брошкина повсюду сопровождала предмет своей страсти. Зачастую они приносили с собой вино и просили хозяев разделить с ними компанию. Когда вино кончалось, они вымогали у хозяев аванс под будущую работу и Тристан бежал в магазин. Это застолье обычно кончалось потасовкой. Брошкина лупила по морде пьяного Тристана, а он запирался от нее в уборной и там засыпал.

На службе мы устраивали Брошкиной головомойку, но она только угрюмо отмалчивалась или хмуро огрызалась. Почему-то ей казалось, что все мы мечтаем разлучить ее с Тристаном, и она продолжала таскаться за ним.

Потом вдруг обнаружилось, что Тристан нечист на руку. Обнаружилось это далеко не сразу, потому что вещи пропадали по мелочам, и такие странные, что Тристана при всем желании никто не мог заподозрить. Например, в результате его работы в нашей конторе (он подгонял на зиму форточки и двери) у нас исчезли общественные термобигуди, которыми мы по очереди завивали волосы, если собирались куда-нибудь пойти после службы. Кроме бигуди мы не досчитались телогрейки, коробки скрепок, орфографического словаря, нескольких ложек, кронциркуля, янтарной брошки, маникюрного набора и дырокола.

Мы удивлялись и грешили друг на друга. Но однажды Тристан явился к нам в нашей телогрейке. Как видно, он забыл, где ее подцепил. Бабы все поняли, набросились на негодяя с угрозами и проклятиями. Но бесновались они впустую. Тристан молчал, как партизан на допросе. И только когда Брошкина громко зарыдала, негодяй раскололся.

Вот как выглядел протокол допроса.

— Крал?

— Нихар.

— Никогда не крал?

— Нихар.

— Ну когда-нибудь крал?

— Нихар.

— Уничтожим заявление, простим, только признайся!

— Нихар.

— Ну миленький, ну хорошенький, ну неужели никогда-никогда не крал?

— Нихар.

— А телогрейка, телогрейка?

— Нашел.

Как раз в этом месте Брошкина зарыдала. Тристан долго разглядывал ее, потом вдруг заскрипел зубами, стремительно рванулся в уборную, но его перехватили и снова усадили на стул.

— Хар! Хар! Хар! — вдруг громко закаркал он.

— Ну что хар? Что?

— Кишку.

— Кишку?

— Это он про книжку говорит, — всхлипнула Брошкина.

— Пусть кронциркуль вернет! Я без циркуля работать не могу.