Места не столь населенные - Моше Шанин

После армии окончил в райцентре курсы машинистов-трактористов. Вернулся домой – работать, с радостью взяли.

Женился. Дети. Рутина. Быт… Вовремя почуял: корнями врастает. Взял за свой счет, поехал к сестре, в город. В ожиданиях не обманулся: так и представлял.

Только вот на работу не брали без прописки, а прописку не давали – без работы. Олег ходил в отдел кадров завода, а от них в ЖЭК и снова на завод, где его опять устно посылали в ЖЭК, а мысленно – уже совсем в иное место, где ему едва ли могли помочь. Олег ходил и убеждался: никто, в общем-то, не против, все только за, милейшие люди, как на подбор, как с куста; но какого черта ничего не выходит?

Нахоженный километраж меж тем все рос, приближаясь к сорокам двум километрам. К марафонской дистанции, стало быть. В рамках традиции Олег должен был пасть замертво, вяло шевеля бледными губами, но это не входило в его задачи.

И вот тогда Олег женился на сестре. А буднично вышло: подали сначала на развод, он и она (она – с сохранением мужниной фамилии), написали заявление, выждали месяц и расписались. Теперь сестра могла прописать его у себя на законных основаниях, что и сделала. А после они развелись и переженились обратно. В ЗАГСе видали фокусы и похитрее, не удивились.

Олег уверовал, что все в мире решается очень просто. А раз нужда закон переменяет, так плохи законы, значит.

На заводе Олег быстро влился в коллектив. Трактористы-машинисты на судостроительном заводе едва ли могли надеяться на работу по специальности, и Олег окончил интенсивные курсы сварщика.

В первый же рабочий день начальник цеха, принимая свежую бригаду сварщиков, сказал:

– В тридцать пять вы, слепые, глухие, с подорванным здоровьем, уйдете на пенсию.

– Ура-а-а… – нестройно протянула бригада.

Ритм жизни спал, да он особенно и не бил никогда ключом: подъем – работа – домой, подъем – работа – домой. Выходной – отдушина.

А ведь естественным считается, достигнув цели, оглянуться, осмотреться. Олег осмотрелся и увидел мало утешительного: надоевшая работа, с которой он идет домой к рано постаревшей жене и повзрослевшим детям, от которых знай сиди и жди какую-то пакость; и ничего-то в жизни особенно не сделано; а как сделаешь, ежели делаешь одно – а получается совсем иное?

И он зачастил в заводскую библиотеку, начал искать ответ в книгах, но нашел в них лишь одни вопросы: от общемировых вечных, до сугубо российских и не менее вечных. Тесные ряды вопросительных знаков вставали из книг, выстраивались «свиньей» и маршировали по страдающему бессонницей Олегу.

– Прочь! – отмахивался Олег, путаясь ногами в одеяле. – Прочь, никчемушники!

«Но во что-то это все должно-таки вылиться», – думал наутро Олег, дочитывая третий том истории Рима за завтраком.

И вот однажды, пребольно ударившись в суете с одеялом коленкой о стену, Олег сделал изобретение: металлический амортизатор из гнутой тонкой проволоки, на манер китайской лапши из пакетика. Такие как раз нужны на судах: несохнущие, безотказные, дешевые. Себестоимость – тьфу: что, у нас проволоки не найдется, пресса и женщины к нему – кнопку нажимать восемь часов подряд? Найдется, конечно.

Побрившись двумя движениями сверху вниз и сбрызнув лицо щепотью воды, Олег стартует в еще сумеречное утро и спешит на завод, первым встретить мастера, у вахты.

И мастер отзывается резко положительно и столь эмоционально-непечатно, что страшно становится за будущее выразительных средств русского языка. Мигом находится проволока, пресс, женщина и кнопка, на которую надо жать. Пробный образец превосходит все ожидания, Олега хлопают по плечу и жмут руку разные люди, и 25-го числа он получает премию сто сорок рублей, кою и тратит на покупку пальто с меховым воротником.

На этом изобретательская карьера завершилась. Совсем уж недалече замаячил выход на пенсию, и вот уж, казалось бы, можно и пожить в свое удовольствие. Для начала Олег развелся с женой и съехал на съемную квартиру. Какое-то время заняли хлопоты по обустройству, а потом вновь воспрезидентствовал вакуум.

Олег стал приглядываться к пенсионерам. Получалось четыре категории: пьяницы, дачники, коллекционеры, рыбаки.

Пьянство Олег оставил на крайний случай – не убежит; ковыряться в земле и латать хибарку привезенным на себе строительным мусором – не хотелось; часами сиднем сидеть на жестком металлическом коробе, на льду залива, подергивая короткой удочкой, – тем более. Оставалось податься в коллекционеры.

Выбрал нумизматику. Краеугольным камнем коллекции легли три юбилейных рубля и квадратная сингапурская монетка.

По воскресеньям Олег ходил на собрания местного общества коллекционеров. Быстро выяснилось, как жалок он и смешон со своими рублями, и даже сингапурская квадратная монетка шла здесь не более чем за, как говорится, шелупонь. Популярностью же пользовались старинные монеты, достать которых Олегу было решительно негде: обдуманы уже варианты от авантюрного кладоискательства и до менее изящного вскрытия могил. Выбирая между эффектностью и эффективностью, Олег вспомнил один обычай и сделал выбор в пользу третьего варианта, совмещавшего в себе элементы первого и второго.

Как изначально деревенский, Олег знал: при закладке дома под него кладут несколько монет, обязательно, – сколь ни была бы бедна семья, хоть пару медяков.

Олег рассказал про обычай на собрании. Вздохнули:

– Эх, были времена… А сейчас, наверное, строители под дома просто кладут: дикий век, дикое время… Как еще объяснить, падают и падают дома, ничто их не держит. Вот послушай-ка…

Дальше дискуссия пошла по теме современного строительства, современных же нравов, цен; неуклонно и неотвратимо стремясь к общему знаменателю всех здешних дискуссий: огромности цен и ничтожности, словно в противовес, пенсий.

Не выслушав и половины, Олег ускользнул и направился на вокзал.

* * *

Несколько лет дом стоял нежилой, с заколоченными крест-накрест окнами.

Давно уже умерли родители, до конца дней переживавшие на разные лады кульбит с женитьбой их детей друг на друге.

Подходя, оглядывая издали дом, Олег размышлял, цела ли крыша. Крыша у дома, равно как и у человека, самое главное, прохудилась – считай пропало.

У самого дома Олегу встретился Ваня Щуренок, старик лет восьмидесяти. Прозвище досталось ему от прабабки, Щуки, прозванной так сразу же, как кто-то из мужиков шепелявя сказал, глядя ей вслед:

– Вот так штука!

Сын ее был – Вова Щукарь, внуки – Щурята, правнук – Иван Щуренок. И, хвала небесам, бездетен-безвнучат Иван, а то пришлось бы придумывать новые уменьшительно-ласкательные суффиксы.

Ваня Щуренок посмотрел на Олега, на топор в одной его руке и багор в другой.

– На дрова, что ли?

– На дрова, – ответил Олег, хотя ясно было, что в городе дрова никому не нужны, нужны они – здесь, но зачем они здесь, если сам дом на дрова разобрать?