Серпантин - Александр Мильштейн

Но опасения Линецкого оказались ложными, антисемитизм не стал для него фактором сексуального возбуждения. Во всяком случае, единственным... Инна ведь была еврейкой, да и не только Инна... С еврейками и с гойками всё происходило в среднем одинаково... Были то есть еврейки, с которыми всё получалось как-то вымученно, да... Но были же и такие, с которыми — полнокровно и душевно...

Что касается антисемиток, то тут у Линецкого не набралось достаточной статистики... Потому что кроме нежной милиционерши и белоснежки из лыжного лагеря, у него больше такого опыта не было... Все остальные девушки знали, что он еврей, и это не имело для них никакого значения...

Ну, может быть... если бы он прожил с кем-то тридцать лет...

Но мало ли чем тогда уже начинает друг от друга попахивать...

От женщины, которая спала рядом с ним на скамейке, пахло перегаром, во сне она приоткрыла рот... Линецкий снова закрыл глаза и увидел пластмассовый стаканчик, который тогда же купил, возле зала для дегустаций... На письменный стол, для карандашей... Усечённый конус, как бы свёрнутый из склеившихся между собой винных этикеток...

Это была маленькая... воронка пространства... С круглыми стенами из винных марок... И туда же всё ушло — маленьким смерчиком, дымком, дымком... Некоторые его гостьи стряхивали в стаканчик пепел... Сам он никогда этого не делал...

Потом, лет через двадцать, Линецкий написал на языке foxpro и долгое время поддерживал базу данных одного из крупнейших ликёро-водочных дистрибьюторов... Собственноручно заполнял её периодически названиями... В том числе и тех марок, что составляли стенки стаканчика... «Чёрные глаза», «Солнце в бокале», «Талисман», «Улыбка», «Южная ночь», «Мускат белого камня», «Алиготе», «Фрага», «Букет молдавии», «Бужор», «Каберне», «Тоамна», «Лучафэр»...

Женщина проснулась, подняла голову... Заметив рядом с собой Линецкого, попыталась обнять его за плечи...

— А ты знаешь, что я еврей? — сказал он, отстраняясь...

— Ну и что? — сказала она, потирая глаза. — Мне что с тобой, детей крестить? Так их для начала сделать надо... А мы ещё даже не начинали... А чего ты вдруг это сказал, а?

— Да так... Ты спала, а на меня нахлынули воспоминания...

— Я спала?.. А ты вспомнил, что еврей? Бывает... А я цыганка! Чё смеёшься-то? Я же не смеюсь над твоей народностью...

— Ты что, правда цыганка?

— Ну, не полностью... Но цыганские корни у меня есть... Стой, ты куда? Давай руку, погадаю тебе... Не дашь? Ну, я и так тебе скажу. Не ходи туда, мой котик, там сейчас что-то сжимается, прямо в воздухе, что-то нехорошее... Ой, не надо тебе туда ходить, ой, не надо... Мой золотой... Не ходи, не ходи...

Линецкий сделал несколько шагов, а потом обернулся и послал воздушный поцелуй. Скорее всего оставшийся незамеченным... Разве что женщина на самом деле цыганка, — подумал Линецкий, — или, по крайней мере, видит в темноте... Он вышел за калитку и пошёл вниз по тропинке...

Теперь темнота была не такой плотной, как в саду, по небу гуляла луна, вулканический холм, по которому Линецкий, спотыкаясь, шёл вниз, как бы светился тусклым серым светом. Линецкий спускался без всякой цели, может быть, предполагая как-то так постепенно дойти до набережной и там... Что там, он и сам толком не знал, голова гудела, у него мелькнула почему-то мысль наведаться в палатку к Переверзеву. С тех пор, как Линецкий переселился в частный сектор, он ни разу во время своих прогулок не заходил так далеко по набережной... Чтобы заглянуть в палаточный лагерь... Вполне могло быть, что Переверзев уже уехал, что-то он говорил, называл какое-то число... За несколько дней медитации на пороге хижины всё как-то поистёрлось в голове, имена, даты... Линецкий шёл по тропинке вниз, часто останавливаясь, вдыхая полной грудью... Он не очень уверенно стоял на ногах... На периферии зрения, в морской части темноты, появилось светлое пятнышко... При рассмотрении оно не только не исчезло, но вроде бы даже увеличилось...

Через минуту Линецкий уже стоял на краю утёса...

Внизу виднелся освещённый квадрат пристани... И там теперь были люди...

Белый нос корабля висел рядом с ними в воздухе...

Только нос, а самого корабля почему-то не было видно... Он исчез, как в шоу Копперфильда...

Или нет — его почти полностью заслонял такой же чёрный... Но всё равно это было странно...

Ничего не было, и вдруг — сразу два корабля...

Линецкий повернулся и пошёл к ограде, за которой стоял памятник неизвестной ему химере...

После некоторых колебаний он полез через забор. Это было несложно — была перекладина, куда можно было поставить ногу, и вот уже Линецкий оказался на стороне обелиска... Встал с земли, отряхнулся, подошёл к подзорной трубе и прильнул к видоискателю.

«Нет, это не корабли... Это катер, — понял Линецкий, — подвешенный в воздухе на стреле подъёмного крана...»

«Но такой короткий и высокий, что в самом деле похож... На нос, отрезанный от океанского лайнера...»

Линецкий оторвался от глазка и снова в темноте, которая начиналась сразу за краем пристани, увидел очертания чёрного судна...

Заслонявшего белое...

Но, припав к окуляру, чётко увидел катер...

Он подвигал трубой так, чтобы в неё попали сошедшие на пристань люди...

И подумал, что людей как-то слишком много... Как будто к пристани всё же причалил не катер, а корабли...

...-призраки?..

Ну, не так уж их было и много... И половина могла встречать другую половину на суше...

Судя по тому, как они выстроились друг против друга...

«Что-о?!»

Он сказал себе, что может ошибаться — ночь, плохое освещение, труба с плохой оптикой...

Но эти волосы, этот овал лица, эта фигура... Даже одежду Линецкий узнал — чёрный атласный комбинезон, который она купила весной...

Он не успел ещё осознать увиденное, как к этому добавилось ещё кое-что...

«О чём не говорят, чего не учат в школе...» — лихорадочно шептал вслух Линецкий...

В круглом глазке, сквозь который он разглядывал пристань, появился его старый приятель Боря Мигулин...

Не так чтобы приятель... Скорее — бывший коллега...

Пока Линецкий приходит в себя от удивления, уточним: они работали когда-то в одном институте. Но в разных отделах. Линецкий — в АСУ, а Мигулин — в ЭХГ, т. е. «электро-химической защиты»...

Защищали трубопровод тогда только что от коррозии... Пропуская по его стенкам слабый ток... Не бог весть что... Но что-то это давало...

Не знаю, как их назвать, скорее, просто знакомые, чем коллеги... Общались они в рабочее время, но не по работе...

Просто время убивали вместе — в курилке... «Одна сигарета убивает пять минут рабочего времени» — был у них лозунг...