Опять ягодка - Владимир Качан

– По вашему письму, Семен Исаакович, мы нашли вашу маму. И сегодня она здесь, она приехала к нам в студию. – Ведущий показал рукой в сторону и возвысил голос. Получилось, как объявление антре шпрехшталмейстером в цирке: – Екатерина Ивановна Федосеева!

И вошла она. Та, которую он сшиб на скутере в Юрмале. Для них обоих это был настоящий шок. На передаче небось ждали, что они кинутся друг другу в объятия и оросят слезами весь эфир. Не тут-то было! Они долго молчали, глядя друг на друга. И все в студии замерли в ожидании развязки.

– Ах, это ты, мотогонщик, – вполголоса, словно про себя, произнесла Федосеева и вновь замолчала.

Ну, так уж получилось, что историческая родина наших двух героев оказалась общей. Они не должны были встретиться никогда. Но судьба, хочешь не хочешь, распоряжается по-своему и подчас – очень неожиданно. Кася подкинула ребенка в голубом одеяльце к магазину, а на бумажке, засунутой в сверток, написала: Семен Исаакович Бестужев. Как ей казалось – для прикола, для смеха выдумала ребенку несочетаемые имя, отчество и фамилию. И постаралась, чтобы выглядело смешно. Ну, для прикола, вы ж понимаете… Она, как ей казалось в тот момент, простилась с нежеланным ребенком навсегда. Однако он рос и вырос в той же Сызрани, в которой они не встретились ни разу, да и не могли встретиться, потому что она сразу уехала в Ригу. Но рок через годы вновь свел их на приморском шоссе. Рок или кое-что повыше и поважнее… Скорее всего так… Судьба или, того хуже – случайность, – это слишком мелко для такого поворота. А вот Божий промысел, – это больше похоже на правду, даже если встреча кончится плачевно. Даже если так, значит, так надо. Или по-другому – «так им и надо».

Итак, они продолжали смотреть друг на друга. Семен медленно встал. Студия затаила дыхание. Потом Кася сказала, прямо и враждебно глядя в запотевшие от волнения очки Семена:

– Я тебя сейчас во второй раз брошу…

– Мама, – задыхаясь, произнес Семен.

– Сыно-о-ок, – ответила старуха Федосеева, наполнив это слово максимальным сарказмом. И кинулась вон из зала.

Спасибо, был не прямой эфир, а запись, а то этот эпизод дезавуировал бы весь смысл передачи, которая строилась на трогательности встреч, на долгожданных воссоединениях любящих людей. Собравшейся публике тем не менее показалось, что драматическое свидание матери с сыном – еще не конец. Они в течение эпизода видели: что-то идет не так, не по сценарию, но все равно всем показалось, что эта встреча у них – не последняя.

Народ наш предпочитает оптимизм всему другому, не любит наш народ плохих финалов. Уж и не знаю, печален ли конец моей истории или все же внушает надежду – каждый поймет согласно своему темпераменту и характеру.

Был конец мая. Везде цвела сирень, и ее едва уловимый запах долетал даже до телецентра. У многих присутствующих на этой программе и конкретно – на этой не слишком удачной встрече матери и сына – в руках тоже были как раз букеты сирени. Вероятно, планировалось поздравление воссоединившейся семьи с цветами, улыбками и пожеланиями счастья, но сегодня не вышло – и букеты остались в руках людей, которые сегодня готовились быть растроганными и сидели в ожидании слез, а потом – всеобщей радости. Запах сирени летал над студией. Семен протирал очки и беспомощно, словно извиняясь за что-то, близоруко вглядывался в зрителей, ища там, среди них, Нельку, верную свою опору. А старуха Федосеева тихо плакала в гримерной телецентра и при этом по-детски улыбалась. Совсем как тогда, когда она была Касей Поросенковой и шла домой с танцплощадки.

У нас в доме жили собака Реми и кот Сёма. Реми была немецкой овчаркой с пугающей родословной, которая должна была вызывать по меньшей мере большое уважение. Порода незаменимая, как известно, во всех концлагерях, но это, знаете ли, как воспитать это грозное животное. Овчарка однажды серьёзно заболела, да так, что потребовалась операция. Перед операцией собака старательно делала вид, что она абсолютно здорова, – совсем как некоторые люди, у которых перед кабинетом стоматолога неожиданно перестаёт болеть зуб. Реми вообще имела характер комнатной болонки: она была нежна, пуглива и ласкова. Многие собаки любят, как известно, целоваться, то есть по-собачьи – лизаться. Нашу – в области поцелуев мог победить разве что Леонид Ильич Брежнев. Ещё она очень любила воду – купаться и плавать, а ещё мою жену Люду, которая чаще всех её выводила гулять. Но всё-таки на первом месте в любви у неё был… кот Сёма! Это была не просто любовь, а что-то вроде «не могу жить без»!

О Сёме нужно сказать особо. Первое время, когда он у нас появился, его долго принимали за кошечку, так как он был трёхцветным. Всё продолжалось до тех пор, пока у лежащей на кухне кошечки не обнаружилось кое-что! Она (как мы были уверены и потому звали Мусей) в тот день лежала на кухне, на диванчике, растопырив лапы. А между ними вдруг выступило то, чего у кошечки Муси не могло быть по определению. Жена повезла её – или уже можно сказать его – в ветеринарную клинику, поскольку не могла в эту новую правду поверить.

Вся очередь ржала. Вы, говорят, чего без очереди? Жена отвечает: «Мы только на минуту. У нас ничего не болит. Нам только – определить пол!» Вот тут-то все и стали ржать, мол, да вы что? С ума спятили? Она же трёхцветная!

Все оказались не правы!

Ветеринар долго не мог понять, в чём дело, пока не обнаружил у кота дефект: яички у него были не снаружи, а как-то запрятаны внутрь, за брюшину. Таким образом пол был установлен, и кот, который уже привык и отзывался на кличку Муся, был переименован в Сёму. Кстати, один приятель, пришедший к нам как-то в гости, еврей по национальности, заподозрил нас в антисемитизме. «Конечно – сказал обидчиво – Сёмой назвали! Кота! По-другому не могли!» Он считал, что кот Васька, начиная с басен Крылова, это нормально, а вот Сёма – это уже антисемитизм.

Ну ладно, Сёма и Сёма… А его половой дефект оказался привлекательнейшим свойством, когда мы его вывозили на дачу. Его и собаку Реми мы возили каждое лето на дачу. И они там вместе, значит, жили. Вот там-то пикантная особенность Сёмы и проявилась. Оказалось, что он из-за неё был… лишён репродуктивной функции! То есть котята от него не рождались. Вообще и никогда! И это очень полезное для дачной демографической системы свойство делало его желанным гостем на всех грядках округи, во всех дворах. Хозяева чуть ли не в очередь выстраивались, чтобы его скрестить со своими озабоченными кошками, потому что котят не принесут, и их, мол, топить уже не надо. И пристраивать куда-нибудь другим хозяевам. И поэтому кот исправно исполнял без всякого риска мужские обязанности.

Ну, не знаю, как насчёт умственной энергии у Сёмы, но, во всяком случае, он был умён настолько, что котята от него не рождались, хотя кошки к нему тянулись всей душой и телом. Их любовные призывы, их страстный вой по ночам не смущали Сёму. Он был царственно невозмутим и доступен лишь избранным.

Однако вернёмся к любви – к отношениям собаки и кота. Она, наша Реми, нежная овчарка, пугливое антилагерное существо, любила его совершенно невозможной любовью. Например, когда у неё родились щенки, ей было на них… не то чтобы наплевать, но они были для неё гораздо менее важны, чем любимец Сёма. Когда щенки в количестве семи штук вываливались из комнаты, которая в тот момент была для них определена у нас в квартире, топая своими толстыми ногами… А щенки немецкой овчарки, они очень хорошенькие… Они устремлялись в коридор, где делали лужи, а потом должны были найти мамку, чтобы припасть к её кормящей груди. В это время Реми, игнорируя совершенно своих законных детей, по всей квартире искала Сёму, чтобы его вылизать, поздороваться, то есть пожелать ему доброго утра. А щенки, они – как-то так, между прочим… То есть они были абсолютно лишены материнской ласки.