Дневной Дозор - Сергей Лукьяненко

Я засмеялась, и побежала по тропинке, раскинувруки, запрокинув голову к небу. Пусть у меня еще не было способностей Иной, носвежая Сила кипела в крови, и я ни разу не запнулась, ни на миг не колебалась ввыборе направления. Это было как перед инициацией, когда к нам домой неожиданнопришла «старая мамина подруга», Ирана Андреевна. Родители вели себя как-тостранно, неловко, я это чувствовала, а Ирина Андреевна временами поглядывала наменя… странно, оценивающе, с легкой снисходительной улыбкой. А потом родителивдруг куда-то спешно засобирались, оставив меня «со старой подругой» на весьвечер. И моя будущая наставница рассказала мне все. И про то, что родителеймоих видит первый раз в жизни, что она их просто околдовала. И про Иных, и просумрак, дающий им чудесные способности, и про то, что от моего первого входа всумрак зависит, кем я стану, Светлой или Темной… Про то, что я — будущая Иная.Что меня заметил один «очень-очень сильный волшебник»… потом я часто думала, ужне сам ли Завулон это был, но спросить так и не решилась….

Тогда я долго колебалась… дурочка. Мне ненравилось слово «Темные». В сказках и фильмах Темные всегда были плохими. Онивластвовали над всем миром, командовали странами и армиями, но при этом еливсякую мерзость, говорили страшными, гнусными голосами, и предавали всех налевои направо. А еще — они всегда в конце проигрывали.

Ирина Андреевна долго смеялась, когда ярассказала ей про это. И призналась, что все сказки придумывает Светлые. Темнымобычно нет дела до таких глупостей. И что на самом деле Темные — это те, ктохочет свободы и независимости, не стремится к власти, не навязывает своихглупых желаний окружающим. Она продемонстрировала мне часть своих умений — и яузнала про то, что мама давным-давно изменяет отцу, и что папа вовсе не такойсмелый и сильный, как я думала, и что моя лучшая подружка Вика говорит про менявсякие гадости…

Про маму я и так знала. Даже в десять лет.Только старалась не думать про нее и дядю Витю. Из-за папы очень сильнорасстроилась. А когда узнала про Вику — разозлилась ужасно. И поняла, что хочус ней поквитаться. Теперь мне это смешно — но в десять лет узнать, что самаямоя страшная тайна: то, что я до второго класса писалась в постель, рассказанаподружкой нашему однокласснику Ромке… Вот это было ужасно! А я-то думала,почему он так гадко ухмылялся, когда я подарила ему на двадцать третье февраляоткрытку и фломастеры…

Ирина помогла мне впервые войти в сумрак. Онасказала, что там я сама решу, кем стать. Сумрак увидит мою душу насквозь, ивыберет самое подходящее.

Потом моя подружка Вика съехала на двойки,стала матом ругать учителей и даже завуча, ее забрали из нашей школы и,говорят, долго лечили в детской психбольнице от редкой болезни «синдромЖеля-Де-Ля-Туретта». Красавчик Ромка напустил в штаны посреди четвертногодиктанта, и еще два года жил с прозвищем «сыкун», пока не переехал с родителямив другой район.

Дядя Витя утонул, купаясь в мелком пруду надаче, только через три года. Это, все-таки, трудная задача для ребенка. А ужпро то, как я добывала прядь его волос, и вспоминать противно…

И я ни капельки не жалею о своем выборе.

Некоторые считают нас, Темных, злыми. Вот ужнет! Мы просто справедливые. Гордые, независимые и справедливые.

И все решаем сами за себя.

Ночной пляж полон тоскливого очарования.Словно осенний парк, словно концертный зал после премьеры. Уходит на времяутомленная толпа — набираться сил для новых безумств; море зализывает раны,выбрасывая на берег арбузные корки, размокшие обертки от шоколада, огрызкикукурузы и прочую человеческую дрянь; мокрый прохладный песок покрывают следычаек и ворон.

Я услышала Игоря, уже подходя к пляжу. Вначале— его гитару, а потом и его голос.

Он пел, и я вдруг с пронзительной ясностьюпоняла: ничего не будет. Там сидит развеселая компания, на песке —бутылочка-другая и разломанные булочки, прихваченные с ужина на закуску. Ая-то, дура… максимум, на что могу рассчитывать — на приглашение провестиостаток ночи в его комнатке…

И все-таки я пошла на звук. Просто чтобыубедиться…

— Ты говоришь что нет любви,

Есть только пряник и плеть.

Я говорю что цветы цветут

Потому что не верят в смерть.

Ты говоришь что не хочешь быть

Никому никогда рабой.

Я говорю: значит будет рабом

Тот кто рядом с тобой…

Не люблю эту песню. Вообще недолюбливаю«Наутилус», их песни вроде бы и наши, но чем-то неуловимо отличаются. Не зря ихтак ценят Светлые.

А уж эту песню — не люблю особенно!

Я была уже в паре шагов от Игоря, когдапоняла, что он на пляже — один. Игорь тоже меня заметил — поднял голову,улыбнулся, не прекращая петь:

— Может быть я не прав,

Может быть ты права.

Но я видел своими глазами

Как тянется к небу трава.

Стоит ли спорить с тобою всю ночь

И не спать до утра?

Может быть я не прав,

Может быть ты права.

К чему эти споры — настанет день,

Ты убедишься сама:

Есть ли у неба дно и зачем

Тянется к небу трава…

Я присела рядом, на разложенное на пескебольшое махровое полотенце, терпеливо дожидаясь, пока песня кончится. И лишькогда Игорь отложил гитару, спросила:

— Концерт для волн и песка?

— Для звезд и ветра, — поправил он. — Яподумал, что тебе трудно будет найти меня в темноте. А тащить с собоймагнитофон — не дело.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Разве ты не чувствуешь? Сейчас время лишьдля живого звука.

Игорь был прав. Пусть с выбором песни я несогласна, но вот против живого звука сказать было нечего…

Я молчала, разглядывая его — точнее, пытаясьразглядеть в темноте. Он был в одних шортах, босиком. Волосы влажно блестели —наверное, уже успел искупаться. Кого-то он мне сейчас напоминал… то ли веселоготрубадура из детских сказок, то ли принца, переодетого трубадуром…

— Вода теплая, — сказал Игорь. — Пойдем?

И тут до меня дошло, что я слишком торопиласьна пляж.

— Игорь… ты будешь смеяться… Я не могукупаться. Я забыла купальник.

Он подумал секунду, потом очень спокойноуточнил: