Пес войны и боль мира - Майкл Муркок

Незадолго до того, как он закончил возиться с завтраком, я задремал и проснулся только к полудню. Над огнем варилась похлебка. Седенко тоже сморил сон, и он спал на попоне своего коня неподалеку от меня. Я съел похлебку и почистил котелок, прежде чем разбудить его.

Более крутых и неприступных гор мне видеть не доводилось, покрывавший их гладкий снег блестел под ярким зимним солнцем подобно кристаллам. Во всем господствовал белый цвет преобладал — тождество зимы, смерть мира.

Я заметил один из ручьев, бежавших из-под снега, что доказывало, что здесь, должно быть, не так холодно, как мне показалось сначала. Я уже провел некоторое время в весеннем тепле, и моему телу требовалось время акклиматизироваться. Седенко выглядел немного лучше, чем я.

— По снегу можно читать, — произнес он. Он рассказывал, что в его языке существует несколько обозначений для снега. — Снег может убивать, — продолжал он, упаковывая наши вещи во вьюки. — Но меня учили также, как можно добиться того, чтобы он не убивал, или, по крайней мере, как увеличить свои шансы выжить. Это все не так просто, капитан.

Я улыбнулся его философствованиям, утешая себя мыслью, что этот несчастный ангел составит мне в Аду хорошую компанию и удержался от того, чтобы заметить, что те же отношения, что он наблюдал у людей, также относятся и к Богу, и к Дьяволу. Седенко все равно бы мне не поверил. Мне и самому не хотелось в это верить.

Я почувствовал, что снег пришел в движение, и прислушивался теперь к каждому звуку. Если это снежная лавина, то мы расстаться с жизнью часа через два-три. Мне не хотелось играть с судьбой, я оседлал своего коня и с места пустил его в такой резвый галоп, что только снег взметнулся вихрем из-под копыт. Седенко держался позади меня, подгоняя своего коня, при этом молча оглядываясь то через одно, то через другое плечо. При наиболее резких движениях своего скакуна он подскакивал в седле, но все же удерживался в нем, как акробат, балансирующий с раскинутыми руками.

Он с гордостью утверждал, что казаки — лучшие наездники в мире. Если его земляки владеют искусством верховой езды так же, как он, мне возразить нечего. Его чрезмерность нравилась мне. Я попытался выкинуть из головы все мысли о хорошем и плохом, о Небе и войне и постарался любоваться красотой ландшафта. Седенко в стороне от меня. Его движения походили на прыжки обученного молодого пса. Потом он догонял меня, раскрасневшийся на морозном воздухе и улыбающийся.

В один из вечеров, пока я разбирался с картами, Седенко снова развел костер. На этот раз мы расположились на холме, и горы находились примерно на расстоянии вытянутой руки от нас. Перевал Отшельников находился не далее, пяти миль на северо-западнее — если ничего не произойдет, мы будем там уже в первой половине следующего дня.

Первую горную гряду мы преодолели к полудню, и добраться к перевалу теперь стал делом легко осуществимым. Каменистый грунт обледенел, так что с лошадьми лучше всего было передвигаться шагом, обмотав их копыта тряпками. Горные вершины нельзя теперь было окинуть взглядом. Казалось, мы приближаемся к бесконечной кристаллической стене, сияющей белым и воздушно-голубым цветом, и лишь там, где проглядывали скалы, она блестела чем-то темным. Раньше я никогда не видел таких гор, и они поражали меня вновь и вновь своей высотой и формой.

Перевал оказался темной расщелиной, открывшейся в расколотой трещиной скальной стене. Приблизившись, мы увидели, что она идет между горными отрогами с резкими поворотами, так что разглядеть почти ничего не удалось. Слой снега здесь был толще, поэтому и льда было больше. Далее нам было необходимо продвигаться с большими предосторожностями.

Без колебаний мы отправились вперед и, оставив позади зимнее солнце, вступили в тень, где оказалось заначительно холоднее, чем наверху, и нам пришлось поплотнее запахнуться в плащи. Стены ущелья возвращали нам эхом отраженный от стен топот копыт. Невдалеке шумела вода, слышались удары капель тающего снега. Иногда на наши головы и плечи обрушивались маленькие лавины снега с нависающих сверху скал.

Седенко посмотрел вверх на тоненький лучик света высоко над нами.

— Это очень похоже на Ад, — почти прошептал он. — Приведет ли нас в Ад этот гигантский тоннель, будто сделанный руками монстров?

— Я не могу гарантировать, что вы в этом ошибаетесь, — отозвался я. Скрытый смысл его слов был для меня яснее, нежели для него самого.

Мы говорили тихо, так как знали, что даже небольшой шум может вызвать лавину, и за несколько секунд мы будем погребены заживо в этом туннеле под обломками скал, снегом и льдом. Некоторое время мы вообще продвигались в сосредоточенном молчании. Я заметил, что учащенно дышу и слышу свое сердцебиение.

Потом расщелина немного раздалась в стороны, и в темноту пробился свет. Снега здесь было меньше, и он был влажнее, потому что сюда проникали солнечные лучи. Наша дорога стала менее опасной. Через несколько поворотов расщелина раздвинулась еще больше, и теперь представляла собой почти целую долину. Здесь росли кустики и низкорослые деревья, и поэтому наши глаза получили возможность порадоваться некоторому количеству зеленого цвета. Корка льда и снега стала совсем тонкой и больше не затрудняла нашего пути. По мере того, как мы продвигались вперед, нам становилось все веселее, и мы решили сделать привал, чтобы съесть немного хлеба и сушеного мяса, закупленного еще в Аммендорфе.

Мы убрали снег с плоской скалы, и я услышал шуршащий звук, какой, как мне подумалось, может издать только человек. Я вскинулся и прислушался, но больше ничего не услышал. Во избежание неприятностей я вытащил пистолеты из кобуры и положил их на скалу рядом с собой.

Седенко не слышал ничего, но заметил, что меня что-то встревожило; во время еды он все время, улыбаясь, наблюдал за моим лицом.

Снова послышался шум. Несколько камешков и кусок снега скатились вниз справа от нас. Отложив в сторону хлеб, я схватил оба пистолета и повернулся туда, откуда появился незнакомец.

— Вы обнаружены! — прокричал я. — Покажитесь, чтобы мы могли поговорить.

Дрожащая от холода девушка лет пятнадцати появилась между камнями и опустилась на обломок скалы. Ее глаза на будто нарисованном лице были расширены от голода, страха и любопытства.

Однако я не стал прятать пистолеты. Военная служба приучила меня бояться и детей. Я поднял ствол на уровне ее лица.

— С тобой еще кто-нибудь?

Она помотала головой.

— Рядом что, твоя деревня?

Она снова покачала головой.

— Тогда, во имя Господа и Святой Софии, что ты здесь делаешь? — спросил Седенко, засовывая свою саблю обратно в ножны и подходя к ней. Я знал, что он поступает неосмотрительно, но не удерживал его. Он подошел к ней и, глядя ей в лицо, взял его в свои большие руки.

— Ты, право, измождена. Расскажи нам свою историю, девушка. Может быть, твои спутники перебиты бандитами и ты единственная оставшаяся в живых?

Она не ответила ему и сделала несколько шагов назад.