Девять снов Шахразады - Шахразада

– Когда я увидела тебя, о мой муж, я подумала, что сбылась моя мечта…

– И я подумал о том же самом…

– Я знаю! – Фарида захлопала в ладоши. – Я знаю, как вернуть тебе тебя прежнего!

– О чем ты? Как можно вернуть меня прежнего? Коварная джинния…

– Она просто маленькая дурочка! Вот слушай… Волшебное превращение произошло с Фаридой. Она больше не боялась своего мужа, не боялась его кажущегося уродства, его старости и горба. Ибо знала, что это лишь видимость. Руки же ей говорили совсем о другом – о юном и красивом теле, прекрасном лице, широко развернутых плечах и сильной спине.

Мейф ад-Дин любовался своей женой, ее горящими глазами и той решимостью, с которой она начала ему помогать. Помогать так, словно была его женой не одну лишь ночь, но долгие годы.

– Так знай же, о мой муж… Наместнику нашему, справедливому Исмаил-бею, служит один колдун…

– О Аллах, наверняка шарлатан…

– Нет же, дурачок… Это не простой колдун. Это призрак колдуна. Ибо некогда, две тысячи лет назад, сей мудрец познал тайну вечности и все нарастающей мудрости. Оказалось, что этого достичь может почти любой. Но только в том случае, если… уйдет из жизни в определенном месте в определенный день и час. Вот этот почтенный маг и решил расстаться с жизнью, чтобы познать вечность.

– И ты думаешь, что этот маг сможет преодолеть проклятие коварной, которой покровительствует сам Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими?

– Я думаю, о муж мой, что надо спросить у него. Этот призрак очень честный человек. Но никогда еще не бывало, чтобы он не смог помочь…

– Ну что ж, веди к нему…

– С радостью и удовольствием, о мой муж. Но сначала я бы хотела немного подшутить над отцом.

– Делай, что хочешь, о звезда моей жизни, я помогу тебе во всем.

– И думаю, Мейф ад-Дин, что тебе надо рассказать визирю обо всем. Ну, или хотя бы о том, что ты наш родственник…

– Я пытался… еще вчера. Но отец твой так быстро захотел видеть меня своим зятем, что не понял, что я уже его родня.

– Думаю, о муж мой, что после твоего рассказа отец переменится и в своих решениях, и в своих желаниях.

– Да будет так. Иди же ко мне, свет очей моих.

И Фарида с удовольствием ответила на поцелуй мужа, уже зная, чем отличается то, что видится, от того, что существует на самом деле.

– Миновала еще одна ночь… – проговорил Шахземан. – И ты пыталась ему рассказать, что с сестрой и как ее к нам вернуть?

– Да, мой муж и повелитель. Но он ничего не услышал. Или ничего не захотел слышать. Он только отгораживался от меня руками и повторял: «я не понимаю этого».

– Скверно…

– Особенно скверно то, что именно он и может все исправить. Но не пытается даже понять, насколько все сосредоточено именно в его руках.

– Тогда будем ждать. Ибо ничего иного нам просто не остается.

Герсими кивнула.

После утренней молитвы в доме визиря прозвенел гонг.

– О Аллах, что это? – спросил удивленный Мейф ад-Дин.

– Нас приглашают отведать утренних яств, о мой прекрасный… Отцу не терпится узнать, почувствовала ли я тяжесть его гнева?

– Его гнева, звезда моей жизни? Чем же ты, нежная, как серна, и робкая, как лань, могла прогневить своего отца?

– Упрямством… Непослушанием… Своеволием…

– О Аллах!

– О да, мой муж. Ибо я не соглашалась выйти ни за одного из тех женихов, которых находил мне мой отец.

– Но ты же вышла замуж за меня!

– Потому что это ты, о мое сердце!

Мейф ад-Дин рассмеялся. Но все же в душе осталась какая-то недоговоренность, и потому он стал все настойчивее расспрашивать Фариду.

– Но почему же ты не соглашалась выйти замуж?

И в этот миг Фарида стала такой, какой ее так не любил отец – своенравной, решительной, упрямой.

– Пойми же, мой прекрасный муж, что я мечтала найти свою любовь. Отдать мужчине душу и тело, страсть и нежность… Все то, что могу дать человеку, которого полюблю. Так, как полюбила тебя.

– Но что же тут дурного, о капелька росы?

Мейф ад-Дин любовался горящими глазами жены, нежным румянцем, что зажегся на щеках, когда Фарида начала говорить.

– Потому что отец считал, что я должна выйти замуж за того, кто покажется ему, а не мне достойной парой и достойным мужем. Но всерьез разгневался он на меня лишь тогда, когда я отвергла отвратительные ухаживания сына наместника. Самир совсем мальчишка, притом еще и безумный. Вбил себе в голову, что я могу обрести счастье только в его объятиях. Бродит по дворцу отца, сочиняет стихи…

– Я знаю, о ком ты говоришь… Но мне этот юноша вовсе не показался безумным. Скорее, он одержим страстью к тебе… И я не вижу в этом ничего дурного – он же влюблен.

– О мой муж, мне не хочется больше говорить об этом мальчишке. Важно лишь то, что из-за него разгорелся страшный скандал. Отец, разгневавшись на меня, решил, что я стану женой того, кто первым переступит порог нашего дома, пусть это будет даже вор.

– О Аллах милосердный…

– И потому я не ждала ничего хорошего. Каково же было мое счастье, когда я увидела тебя, о лучший из мужчин…

Мейф ад-Дин невесело усмехнулся.

– Пока что я лучший из мужчин лишь для тебя и лишь от заката до восхода. Ибо никто не поверит, что ты любишь уродливого горбуна.

– Я знаю истину. И мне не хочется сейчас вспоминать, кто и во что верит.

Фарида потянулась к мужу и, взъерошив рукой волосы, поцеловала его жарко и страстно.

– Пойдем же, о мой муж и повелитель. Нас ждут. И я клянусь тебе своей любовью, что смогу очень удивить отца. И, пусть ненадолго, но развеселить тебя…

Фарида сдержала свое слово. Едва войдя в зал, где с суровым видом сидел визирь Салах, Фарида бросилась к его ногам со словами:

– Да пребудет над тобой милость Аллаха всесильного и всемилостивого, о мой добрый и щедрый отец! Благодарю тебя и молю о долгих годах спокойствия и процветания.

Салах ожидал всего чего угодно, но только не таких пылких благодарностей. Но лесть всегда была беспощадным ядом. Вот и сейчас она подействовала мгновенно.

– Встань же, добрая дочь моя! За что же ты так благодаришь меня?

– Я целую землю у твоих ног, о мой добрый отец, за то, что стала женой лучшего из мужчин!

Салах озадаченно посмотрел на дочь, а потом настороженно взглянул на Мейф ад-Дина. В его взгляде без труда читался вопрос: «Чем же ты так быстро пленил эту строптивицу, урод?»