Горец. Имперский рыцарь - Дмитрий Старицкий

— Это такая седая древность, — пролепетал я. — К тому же не имеет никакого юридического веса по законам империи.

— Обычай часто важнее законов. Запомни это, Савва. Обычай — это то, что пережило многие законы. Закон можно переписать, а обычай — нет.

— Ремидий мне подарил имение своего сына… — сообщил я Онкену. — Но через третье лицо. Не лично.

— Вот видишь… — наставительно произнес Онкен. — Ему, вероятно, сейчас непросто. Уехал бы ты в это имение пожить отпускником. Было бы лучше для всех.

— Завод моторный надо ставить здесь, экселенц. И перестраивать филиал нашего «Гочкиза». Вводить в строй линию ручных пулеметов. Иначе, чую, придется это делать в авральном порядке. И не в таком уж далеком будущем. А пока насытить ручниками хотя бы рецких горных стрелков. Пока Западный фронт не раззявил свою бездонную пасть.

— Кстати о пулеметах, — улыбнулся Онкен. — В банке тебя ждет чек на очень приличную сумму от ГАУ за модернизацию системы Лозе. Не делай такие страшные глаза — Гоч уже получил свой чек. Западный фронт нынче аж пищит от удовольствия, хотя им мы посылаем упрощенный вариант «Гоч-Лозе» без гофрирования кожуха и крышки под снег. А представители концерна «Лозе» завалили принца жалобами на жадность и жлобство Гоча.

— А что принц? — спросил я с надеждой.

— А что принц? Разводит руками и жалобно лепечет что-то про священный принцип частной собственности.

И мы дружно заржали, оглашая радостными звуками осенний луг.

И как-то расхотелось мне обижаться на всю эту бисеровскую шайку.

Место для завода Болинтера нашлось неожиданно. Потому как совершенно случайно на глаза мне попалась карта с предполагаемым маршрутом новой железной дороги к морю. Увидел я ее на первом разъезде, куда на маленьком паровозике катался договариваться о постое своих паровозов, их чистке, мытье и прочей обязательной профилактике. К тому же там все это было заметно дешевле, чем в городском депо. А экономия, как учила меня еще родная мать, — чистая прибыль.

Начальник разъезда даже не подозревал, что за сокровище он держит в своих руках. Так вот, если верить той карте с прорисованной на ней полосой отчуждения, то новая железная дорога, которую еще только должен будет построить Вахрумка, не пройдет через Втуц. Она обойдет его западнее, мимо горы Бадон, невдалеке от имений самого маркграфа. Развилкой же станет второй от города разъезд в шестидесяти километрах от черты города, пока совсем еще пустынный. Очень сетовал начальник первого разъезда, что не у него будет эта узловая стрелка — заявка на будущий не только большой поселок, но и городок, а то и полноценный город. Они практически всегда возникали у узловых станций как центры округи.

Депо на первом разъезде пустовало — большинство паровозов обслуживает ближнее фронтовое плечо, и я легко договорился об аренде пяти мест. На радостях от предвкушения длительного заработка с моих паровозов начальник разъезда за совершенно символическую сумму дал мне перерисовать на кальку трассу новой дороги. Я поддержал его энтузиазм еще и тем, что взял в аренду несколько путей отстойника под свои вагоны, охотно перегнав их сюда от вокзала во Втуце. Стоимость аренды тупиковых рельсов здесь вдесятеро ниже. Договорился я и об участии своих паровозных бригад в обслуживании нашего подвижного состава, пока он неподвижный.

Поселок железнодорожников на первом разъезде разросся уже настолько, что предлагал свободные комнаты в поднаем. Так что с жильем для моих паровозных бригад проблем не было. Как и с подработкой, которой я им разрешил заниматься, пока нет основной работы и я оплачиваю им простой. Числились они пока у меня в транспортном цеху филиала «Гочкиза».

Одна бригада по очереди каталась со мной на танковом паровозике в город и обратно, тягая за собой салон и короткий вагон-омнибус. Вызвать ее было легко по телеграфу. Отбил телеграмму, и максимум через час они были на вокзале во Втуце, так как постоянно поддерживали этот маленький паровозик теплым. Еще через час с небольшим — я на втором разъезде. В коляске такой путь занял бы два дня. Верхом можно было бы уложиться и за день, но разве что загнав коня.

Учреждение транспортной компании у меня неожиданно затормозилось дефицитом железнодорожных кадров, которые в военный период задействованы были все, в том числе и отошедшие от дел старики сгодились. Даже в армию их призывать было запрещено.

Как я понял, без привлечения административного ресурса у меня в этой области ничего не получится. Или паровозы продавать, или идти на поклон к Ремидию, чего откровенно не хотелось. Но третьего не дано. Постоянно простаивающие паровозы могли и конфисковать в пользу военного ведомства. С компенсацией после войны. В отличие от Будвица, в Реции у меня очень мало деловых связей, несмотря на громкую славу среди населения. И все деловые связи так или иначе завязаны на маркграфа. А у последнего я что-то не в чести последнее время.

В отличие от первого разъезда, который успели застроить пакгаузами и оптовыми складами, отстойником, вспомогательным депо, рынком, магазинами и даже рестораном, на безымянном втором разъезде, можно сказать, чистое поле. Кроме капитального двойного моста через реку, водокачки, угольного и песчаного складов, телеграфа и нескольких параллельных путей и тупиков, еще не было ничего. Только насыпь под будущий отстойник, брошенная с началом войны. Из жилья лишь небольшой поселок железнодорожников, запрятавшийся в садах.

С одной стороны, это плохо — полное отсутствие инфраструктуры.

С другой — земля практически дармовая, не имеющая частных владельцев.

С третьей — понятно, куда не стоит лезть, чтобы не попасть потом в зону отчуждения новой железной дороги. Или наоборот, устроить земельную спекуляцию. Но, зная нрав Ремидия, не завидую я таким махинаторам.

На второй разъезд, по согласованию с первым квартирмейстером штаба рецкой армии, отвел я очередной эшелон с новыми пленными и высадил их в чистое поле строить самим себе концлагерь. Пока палаточный. Но именно они будут тут делать нечто похожее на российские северные балкú как временное жилье для рабочих. Раз в таких вагончиках можно за полярным кругом зимовать, то уж мягкую рецкую зиму в них тем более переживут.

Примитивную ручную лесопилку я завез сюда в первую очередь.

Огораживание лагеря военнопленных было чисто символическим — в две нитки проволоки на хилых столбиках, даже не колючей. Магическое слово «Кобчик» завораживало пленных круче любого колдовства. Не знаю, что там про меня писали царские газеты, но эти храбрые и стойкие люди, держащие до конца плацдарм у паромной переправы, даже когда их там бросило собственное командование, меня реально боялись. Особенно после того, как я разбил их на бригады и объявил в бригадах круговую поруку что за норму выработки, что за дисциплину, что в качестве ответственности за побег. Какое будет наказание, если… я им даже не сказал какое. Они сами додумали. Настолько, что мне ни разу не пришлось применять к ним телесных наказаний, как в других лагерях военнопленных практиковалось.