Слепцы - Александр Золотько

А потом мечты стали проще, вещественнее: утолить голод, выжить вот в этой схватке, ускользнуть от стражников, обмануть купца, снова выжить и снова обмануть…

Кривой усмехнулся, снова глянул вперед, увидел, что черная точка уже исчезла на фоне леса; перевел взгляд в сторону, на кустарник возле дороги, вспомнил, как рассказывал Хорьку о правилах засады, о том, как нужно устраивать, как…

Кривой вырвал из рук Деда поводья, дернул в сторону, поворачивая коня. Дед что-то закричал, обзывая, но Кривой, не слушая его, уже спрыгнул с саней, подхватив свой меч и выдергивая из-за пояса кинжал.

Дед, оборвав крик, тоже потянулся за рогатиной, схватил ее, но повернуть в сторону кустов не успел: снег рядом с санями взметнулся фонтаном, и что-то темное метнулось к Деду. Времени не было ни увернуться, ни отбить удар; солнце блеснуло на острие копья, на короткий миг замершего в замахе, – Дед смотрел на приближающуюся смерть, все еще пытаясь нашарить рогатину, но уже понимал, что все, что не успеть…

Впереди раздался крик, зазвенело железо, заржала лошадь, пронзительно, предсмертно взревел Дылда – но все это было там, далеко, словно на другом краю света. А тут было копье, был Дед, жить которому осталось короткое мгновение, и был Кривой, которому было наплевать не только на то, что нападавший не оставил Деду ни малейшего шанса, а и на то, что слева, уже возле самого Кривого, тоже взметнулся снег и затрещал кустарник.

Вот Кривой взмахнул левой рукой, разжал пальцы, отпуская кинжал, и рухнул в снег.

Дальше все пошло быстро, так быстро, что думать было некогда, – нужно было просто довериться телу, как доверился бы боевому коню, в надежде, что тот вынесет, не бросит.

Кинжал, прошелестев в воздухе, ударил копейщика в грудь и пробил насквозь стеганую куртку. Заваливаясь влево, Кривой взмахнул мечом, тот описал дугу навстречу второму копейщику и рассек ему лицо – ото лба до бороды, – застряв в черепе. Кривой рванул его, но понял, что не сможет вытащить, что так только валит мертвое тело на себя. Тогда он, выпустив рукоять, вскочил на ноги с засапожным ножом в вытянутой правой руке.

Впереди рубились ватажники – Кривой не смог сразу распознать, все ли еще живы.

Дед схватил наконец рогатину и прыгнул к Дылде: тот, прижатый к саням, отмахивался мечом сразу от двоих и уже пропустил удар в левую руку. Ватажник ревел, но в голосе его теперь не ярость звучала, а отчаяние: понимал Дылда, что не выпустят его отсюда, добьют и бросят на окровавленный снег. Удар. Еще удар – этот он парировал, а следующий снова пришелся в левую руку, пробил мякоть.

Меч опять взлетел над головой у Дылды, взлетел и замер: Дед быстрым движением вырвал рогатину из бока мечника и бросился на второго, пока тот не успел еще вытащить меч из раны противника. Дед махнул рогатиной – широкое, остро заточенное лезвие полоснуло противника по горлу, чуть выше кольчуги; тот замер, выпустил рукоять меча и упал на бок. Дед побежал в голову обоза.

Кривой перебросил нож в левую руку, правой вырвал меч из раны Дылды и, не оглядываясь, бросился дальше.

Обоз остановился слишком рано. Еще бы десяток шагов вперед – и нападение получилось одновременным и неотразимым.

Двое копейщиков, что лежали у последних саней, должны были, замкнув кольцо, перекрыть дорогу назад и не выпускать бегущих. Они подбежали бы сзади, пока два мечника – теперь уже тоже мертвых, – навалившись, отвлекали бы сидевших в этих самых санях.

Четверо должны были напасть на первые сани. Но теперь, чтобы добраться до них, им пришлось пробежать те самые десять шагов. Всего десять шагов, миг-два, но Рык и Враль успели скатиться с саней и отступить назад, к Полозу. Вместе они и встретили набегавших.

Тех было больше. Но против них были Рык, Враль и Полоз. А тут уже от следующих саней подбегал Рыбья Морда, размахивая топором и не обращая внимания на крики Дылды позади себя. Теперь силы сравнялись, но и это не было главным и решающим.

Еще были два лучника, появившиеся на склонах холмов – справа и слева. Поднявшись во весь рост, они одновременно пустили стрелы.

Одна, прилетевшая слева, ударила в горло переднюю лошадь – животное заржало, поднялось на дыбы, упало, попыталось снова встать, забившись в упряжи и заливая все вокруг кровью, хлынувшей изо рта.

Вторая стрела вонзилась в правое плечо Рыбьей Морды, пробила навылет и застряла. Ватажник выронил топор, поскользнулся и упал на колени. Левой рукой он нащупал древко стрелы и, закричав от боли, сломал его. Потом встал, вытащил из-за пояса кинжал, шагнул вперед…

Лучники были всего шагах в двадцати от саней. Они не могли промахнуться. Если бы первый стрелявший успел сообразить, что план нападения уже нарушен, что не в лошадь нужно стрелять, а выбивать бойцов, – сейчас только бы два ватажника рубились с четырьмя противниками. А так…

Лучники снова прицелились, и тут вмешался Заика. Когда на них напали, он не стал хвататься за меч или нож, он схватил свой самострел и успел его зарядить. У него был только один выстрел и два противника – слева и справа.

Заика выстрелил, не задумываясь, в правого. Может, потому, что тот только что ранил Рыбью Морду, или потому, что двигался чуть ловчее и был – так почувствовал Заика – опаснее для ватажников.

Болт ударил лучника в лоб, швырнул его навзничь. Заика быстро повернулся лицом ко второму лучнику, нагнулся и, не сводя с того взгляда, попытался натянуть тетиву…

Заика умел быстро заряжать самострел. Очень быстро, быстрее, чем любой дружинник из Камня или даже из Воли. Но лучнику не нужно было ничего заряжать: тетиву он уже натянул, перья стрелы оказались возле самого уха и щекотали висок. Осталось только повернуться, меняя прицел, и разогнуть указательный и средний палец правой руки.

Щелкнула тетива, длинная стрела с зазубренным наконечником почти бесшумно вошла Заике в живот. Заика выронил самострел, выпрямился. И вот то, что он не упал сразу, а продолжал стоять и смотреть на стрелу, потом перевел удивленный взгляд на человека, эту стрелу выпустившего, всего на одно мгновение лучника отвлекло. Всего на одно мгновение…

Дед бросил рогатину, вкладывая в бросок все свои силы, закричал от напряжения, распрямившись, словно и сам собирался полететь вслед за оружием.

Старым был Дед. Не меньше шести десятков лет прожил он в этом жестоком мире, и ранен был, и пытан, большой палец отрубили ему добрые северяне на правой руке, – может, поэтому не таким получился бросок, как того хотел Дед. Не в грудь ударила рогатина – не хватило силы. Отклонилось оружие книзу. И лучник, потянувшийся за новой стрелой, почувствовал и не удар вовсе – словно огнем обожгло бедро. А сама рогатина даже в промерзшую землю не воткнулась – упала, отскочив как обычная палка.

Дед закричал, пытаясь встать, выпутаться из цепких веток кустарника.

Он ведь промахнулся, рогатина упала, лучник все еще стоит на ногах…

Стоит, но не натягивает снова тетиву, смотрит удивленно на ногу, а снег вокруг него становится алым.