Агасфер. Чужое лицо - Вячеслав Каликинский

– Разрешаю. Боцман, что вы можете сказать о своих находках?

– Ничего хорошего, ваш-бродь! За пропажу схемы вы с меня взыскали, ваш-бродь, – а надо было взыскать за то, что я ее не снял перед погрузкой арестантов в Одессе. Отвертки и ключи жулики на палубе подобрать не могли – не валяются у меня инструменты где попало, голову на отсечение даю. Значит, арестантам передал их кто-то из команды! Либо из экипажа, либо караульщики.

– Хочешь сказать, Мирон, что у бунтовщиков есть свои люди среди матросов? Нет, в это я не могу поверить. По глупости передать – могли. Скажем, та же караульная команда, которая к бабам-арестанткам через рукав вентиляции лазит. Бабы же за свои дамские услуги полтинники да рубли требуют. Караульщики все деньги, что у них были, им отдали – а те тогда, по наущению бунтовщиков, стали потребные тем инструменты за услуги просить.

– С десяток отверток я днями не досчитался. Ключи не пересчитывал, врать не стану. Сей момент по ведомости погляжу и вам доложу.

– Давай, подбивай свою наличность, Мирон! А мы, как закончим обыск, с их старшиной по-серьезному поговорим… Мы на то, что караульная команда к бабам лазила, можно сказать, глаза закрывали, безобидным зовом природы считали, а оно вот как оборачивается… Теперь вот еще вопросец, господин боцман! – перешел на официальный тон капитан Винокуров. – Куда можно было выбраться из тюремного трюма, располагая имевшимся у арестантов инструментом и этой схемой эвакуации? Подумай, Мирон, хорошенько! Возьми схему, сядь где-нибудь в тихом уголке и подумай! Сие очень важно! А по пути покличь мне старпома – что-то я его давно не видел!

– Ну что, Юрий Петрович? Удалось поговорить с кем-нибудь из твоей агентуры? – С порога спросил капитан явившегося на вызов старпома Промыслова.

Тот покачал головой:

– В первой партии арестантов, выведенных сюда для осмотра, моих «соловушек» не было. Учитывая большой риск выявления агентов арестантами и дальнейшей неминуемой расправы с ними, специально я никого не вызывал. Сейчас приведут вторую партию – погляжу, может, среди них окажется и мой человечек!

⁂

– Ваш-бродь, а ваш-бродь! – деликатно затормошил за рукав капитана подвахтенный матрос. – Старпом просят спуститься в лекарскую…

Передав вахту по кораблю дежурному помощнику, мичману Стельге, капитан поспешил в лазарет. Царапнув сердитым взглядом выстроившихся под матросским караулом понурых арестантов, прошел в лазарет, где доктор осматривал очередного пациента. Паламарчук на мгновение поднял голову, и, поймав взгляд капитана, еле заметно кивнул на дверь изолятора. Не останавливаясь, капитан прошел туда. Шагнув через комингс[34], плотно прикрыл за собой дверь.

Арестант, голышом стоящий спиной к двери и прикрывающий сложенными ладонями причинное место, вздрогнул и даже чуть отпрыгнул в сторону, дико обернулся на хлопок дверной защелки. Старший помощник капитана Промыслов, сидящий напротив верхом на стуле, при виде капитана встал, одновременно успокаивая арестанта.

– Не бойся, это капитан, не арестанты! Расскажи-ка его благородию еще раз – что мне тут рассказывал!

Однако арестант молчал и только судорожно сглатывал слюну, не поднимая глаз от начищенной капитанской обуви. Поняв, что сейчас из стукача и гвоздодером слова не вытянуть, Промыслов пересказал новость:

– В левом трюме, где мы сейчас весь народ собрали, трех человек «иваны» убили. Жестоко расправились, будто нам напоказ!

– За что?

– Как будто за то, что письмецо, вам известное, написали и во время «баньки» на палубе матросу передали. По информации от этого моего человечка, придумали написать письмо четверо мужичков-первоходков. Не хотели бунтовать и пароход захватывать, вот нас и упредили.

– Почему тогда троих убили?

– А четвертый в первой партии с осмотром прошел. Так что наверняка будет еще один труп! Как только «иваны» в правый отсек попадут… Чтобы неповадно, значит, было…

– Ага… Все понятно, – капитан тяжело сел на койку, промокнул платком лоб, поднял на арестанта усталый взгляд: – Ты четвертого знаешь?

Тот быстро затряс головой:

– Христом Богом, господин начальник!

– Если даже и знает, теперь не скажет, Сергей Фаддеич, – Промыслов тряхнул своего агента за плечи. – Подскажи-ка, Тихон, как того четвертого спасти можно? Может, сюда его, в санчасть, до конца рейса определить?

– Тады только до конца рейса живой будет, – помолчав, хрипло вынес вердикт арестант. – А каторга все одно жизни лишит…

Винокуров выругался:

– Вот народец, прости господи! Сами жизнь страшную для себя выбрали, из которой обратного хода нет! Назвали бы лиходея, я бы своей властью на рее вздернул бы – глядишь, остальные «иваны» присмирели бы! Юрий Петрович, может, и вправду определить бедолагу в изолятор до Владивостока, а там местным тюремным властям сдать? Как больного, скажем! Ну хотя бы в порядке благодарности за то, что предупредил, а?

– Не знаю, Сергей Фаддеич! – угрюмо отозвался старпом. – Во-первых, нашего «благодетеля» еще вычислить требуется! Вы же не полагаете, надеюсь, что он сам к нам за помощью обратится? Слышь, Тихон, а ты сам-то четвертого в лицо знаешь? Я не имя спрашиваю, заметь!

После паузы арестант еле заметно кивнул.

– Та-ак! – обрадовался капитан. – А скажи-ка еще мне, мил человек, в вашей партии, что сейчас на осмотр вывели, «иваны» есть? Нету? Тогда давай, Юрий Петрович, так сделаем: не всю партию сразу в трюм отправлять будем, а, скажем, десятками. И нашего Тихона в первую десятку определим! А ты, мил человек, как в трюм попадешь – шепни этому четвертому про смерть его товарищей. И передай: пусть больным скажется сразу, к доктору попросится. Сделаешь? Христианский поступок будет! Ну?

После очередной томительной паузы арестант нехотя кивнул и попросил:

– Велите тогда мне обмылочек дать поменьше. Я тому бедолаге передам, он пену изо рта пустит, припадочного изобразит… Не вызывали бы вы меня больше, ваше благородие! Счас «иваны» озвереют, за одно подозрение душить будут! Христом Богом!

– Ладно, ступай! – похлопал по спине агента-стукача Промыслов, вручая ему кусочек мыла с умывальника. – У самого-то в заднице ничего не припрятано? Точно нет? Ну, ступай, доктор все равно заглянет!

Когда арестант, кланяясь, задом выбрался из изолятора, капитан бросил на старпома вопросительный взгляд:

– Как по-вашему – предупредит? Не побоится?

– Ручаться не стал бы, Сергей Фаддеич. Но нижнему караульному строго-настрого приказать надо насчет «больного». Чтобы не мешкал, сразу санитаров звал. После окончания обыска и досмотра трюмов беседу с арестантами проводить будем?

– Самым строжайшим образом! Помывки на верхней палубе и вина на недельку лишим. Пригрозим, что с Цейлона тюремному начальству в Петербург депешу пошлем – мол, за ненахождением истинных виновников подготовки бунта на корабле капитан просит разрешения повесить для острастки по «ивану» с каждого трюма! По жребию. Не поверят, знаю – но наверняка призадумаются! Аналогичную беседу проведем с караульными матросами: объявлю, что пошлю депешу во Владивосток, в главный штаб капитана всех портов Восточного океана, в чье распоряжение они направляются. Сообщу об их нарушениях устава, потребую санкций на серьезное наказание – эти-то поверят! И поставить наших матросиков на пост возле парусинового рукава вентиляции!