Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни

Ровно в восемь, как всегда, все семейство садилось за стол. Чезаре – на месте отца, Джузеппина заняла место матери. Жизнь текла своим чередом, ничего не переменилось, даже обычная похлебка. Так было и в тот вечер, когда их навестил священник.

– Будь славен, господь! – сказал, входя, дон Оресте.

– Во веки веков будь славен, – эхом откликнулись Чезаре и Джузеппина, а за ними и младшие.

– Поужинайте с нами, – пригласил его Чезаре, в то время как священник, стоя в дверях, благословлял их.

– Стакан воды, – согласился тот, садясь на стул, торопливо придвинутый Джузеппиной. Сутана его была в пыли, башмаки изношены от долгой ходьбы, на шее платок в красно-синюю клетку, чтобы предохранить воротник от пота.

– Что мы можем сделать для вас? – Этот вопрос Чезаре, заданный со взрослой серьезностью, заставил священника улыбнуться.

– Я пришел сюда, чтобы спросить вас о том же, – ответил он мягко.

С длинной бородой и уже заметной лысиной, с усталыми глазами и глубокими морщинами, избороздившими лоб, он казался старше своих пятидесяти восьми лет.

– Но мы ни в чем не нуждаемся, – уверил его Чезаре, положив свою ложку на стол.

– А дети? – У дона Оресте было в этот вечер еще много дел, и он знал, что с этим парнем бесполезно заводить разговор издалека.

– Дети, – сказал Чезаре, – слава богу, в порядке. Они сыты, обуты, одеты и не более грязные, чем мы были в детстве. А когда придет время, младшие пойдут в школу.

– Они у вас худенькие, истощенные, – покачал головой священник.

– Они дети, – возразил парень решительным тоном. – Все дети худые. И я был такой, а вырос и стал сильным. Все дети кажутся слабыми.

– Ты упрямый, тебя не переспоришь, – пробормотал дон Оресте неодобрительно, – Если ты вобьешь себе что-нибудь в голову, то хоть кол на голове теши. Сколько же могут соседки следить за твоими братьями? У них же свои дети. Жизнь трудна, Чезаре. Все мы ломаем надвое хлеб, которого едва хватает на одного. – Он снял с шеи свой клетчатый платок, вытер им пот со лба и сунул в широкий карман сутаны. Дети продолжали шумно есть похлебку, время от времени давая друг другу тумака, но не мешая разговору взрослых.

– Подруги моей матери помогают нам по доброй воле, но, если не смогут помогать, мы с Джузеппиной справимся и сами, – ответил Чезаре. Он говорил спокойно, был сдержан и уверен в себе.

– Эти дети нуждаются в помощи и руководстве, – заметил священник, продолжая гнуть свою линию.

– Поговорим начистоту, дон Оресте, – сказал, улыбаясь, Чезаре тоном взрослого человека, которому незачем юлить. – Что вы надумали относительно моих братьев?

– Их нужно пристроить. Вот что я надумал. – Это означало попросту, что детей нужно отдать в приют.

– Куда? В Мартинит? – Это был известный во всем городе приют для детей-сирот, приют для простонародья.

– Да, там они будут обеспечены всем. Там есть школа, там их обучат ремеслу.

Чезаре видел их, этих остриженных наголо ребятишек, в серых брюках и курточках, застегнутых наглухо, с руками, синими от зимней стужи, с грустным взглядом покинутых детей. Он нередко видел их, мальчиков и девочек, сопровождающих чьи-то похороны и принужденных молиться за душу незнакомого человека, чьи родные вносят милостыню в приют. Они должны вечно молиться и вечно благодарить. Девочек с младенчества приучают держать глаза долу, чтобы воспитать безропотными и добропорядочными женщинами, мальчиков же – уважать начальство и покорно жить в стаде. Немногим удается выбиться в люди.

Все это мгновенно промелькнуло в голове Чезаре, пока он выслушивал слова священника. Он верил в добрые намерения дона Оресте, ведь все в квартале любили и уважали священника за его доброту, но представить своих братьев в этих серых приютских стенах было выше его сил. Чезаре не любил длинных разговоров, он знал, что людей трудно заставить изменить свое мнение, и потому, быстро все обдумав, выразил свое решение кратко.

– Я не отдам своих братьев в приют, – сказал он, отчетливо и спокойно выговаривая каждое слово.

Священник обхватил рукой подбородок и в досаде принялся подергивать его, словно хотел отломить.

– Я пришел, чтобы дать тебе добрый совет, – настаивал он. – Я надеюсь на твою рассудительность.

– Моя мать, – напомнил Чезаре, – тоже отказывалась пристроить детей в приют.

– Да. Когда умер твой бедный отец, я приходил к ней с этим. Она отказалась. Она сказала тогда: «Лучше нам умереть вместе». Так и сказала.

– Я тоже говорю вам, что лучше жить вместе, – упорствовал Чезаре.

– Закон говорит, что дети не могут быть предоставлены сами себе, – произнес дон Оресте строго. – Раньше у них была мать, которая отвечала за них…

– А теперь у них есть я и моя сестра Джузеппина. Мне исполнилось шестнадцать лет, ей – пятнадцать.

– Но вы работаете, – заметил священник.

– Слава богу.

– И уходите на весь день. – Дон Оресте отпил из стакана воды.

Чезаре оперся руками о стол, невольно подражая манере отца.

– С завтрашнего дня Джузеппина не пойдет на работу. Она будет присматривать за братьями.

Дон Оресте поглядел на него недоверчиво: они, и вдвоем-то работая, едва сводили концы с концами, а тут вдруг парень заявляет такое.

– На что вы собираетесь жить? – спросил он.

– Того, что я заработаю, нам хватит на всех. Я обещал матери, что позабочусь о семье, и намерен сдержать свое слово. Любой ценой.

– На один франк и двадцать чентезимо в день не прокормишь такую семью, – предупредил его священник.

– Я не собираюсь всю жизнь работать в прачечной за гроши. Я сказал, что буду работать и зарабатывать достаточно, чтобы содержать всех.

– Лишь бы тебе не пришлось при этом вступить на бесчестный путь, – сказал дон Оресте, предостерегающе подняв палец.

Чезаре взглянул своими светлыми, стальной голубизны глазами в его черные гноящиеся глаза и слегка усмехнулся. Он мог бы ответить, что бесчестием чаще грешат богатые. А если беднякам и приходится иной раз впадать в искушение, то богу, который всегда милосерден, все-таки легче простить их. Но он избегал долгих разговоров и потому сказал:

– Постараюсь, святой отец, постараюсь!

– Амен, – сказал дон Оресте, склонив голову и перекрестившись.

Странный все-таки парень этот, Чезаре Больдрани. Есть что-то особенное в его взгляде, во всем его поведении. Он вспомнил сказку о гадком утенке, который в конце концов превратился в лебедя. Но лебеди бывают белые, а бывают и черные. Дон Оресте не сомневался в том, что Чезаре однажды превратится в лебедя. Но в белого или черного, этого он не мог предугадать.