Дорогами Пророчества - Юлия Морозова

Критические дни получили свое название не за просто так. В этот напряженный период месяца всегда тянет указать окружающим на их несовершенство. И делать это хочется громко, с применением весомых материальных аргументов.

И только вездесущий Единый знает, чего мне стоило сдержаться…

– Эона, сокровище мое, хреново мне и без твоего нытья, поэтому заткнись, пожалуйста. – При звуках моего вкрадчиво-ласкового голоса спутница подавилась очередным «я ж говорила!» – Первое же услышанное от тебя слово я приму за божье повеление прибить одну нудную особу и прикопать ее останки в ближайшем лесочке!

Девушка недоверчиво глянула на меня исподлобья, но смолчала. Я же, сорвав на ком-то накопившееся раздражение и злость, почувствовала себя лучше и прибавила шагу.

«Легче страдать не одной, а с другими?» Нет, легче, когда страдают только другие, но, к сожалению, так случается крайне редко.

К вечеру дождь усилился, отгораживая нас от мира завесой сырой, хмурой мги. Все, что могло на нас промокнуть, промокло. Все, что можно было натереть мокрой одеждой, натерто. Запас ругательств я перебрала в три раза, включая производные и многоэтажные, а также изобрела парочку новых. Ноги убедительной болью намекали, что скоро откажутся двигаться вовсе. Поэтому разглядеть городскую стену мы смогли, только почти уткнувшись в нее лбами. Очереди у деревянных ворот, окованных железом, в такую погодку, да к ночи ближе, понятно, не наблюдалось, но прождать, пока стражники соизволят спуститься на стук из теплой сухой караулки, пришлось преизрядно.

Стукнула задвижка смотрового отверстия.

– Кто такие? Что надо? – Судя по перегару, дохнувшему из калиточного окошка, в окрестностях Хмела дождило еще со вчерашнего дня.

Обдумав ответы на подобные провокационные вопросы заранее, я врала, как по писаному.

– Ниспошли вам Единый свое благословение, достопочтенные. – Заискивающий поклон и вовремя просунутый в окошко и положенный на мозолистую ладонь стражника тален.

Калитка в воротах заинтересованно приоткрылась, явив нам двоих успевших промокнуть, а потому мрачных мужиков в кирасах и с копьями наперевес.

– Сестрицу вот к нареченному в Дрюсс провожаю, а с обозами нынче, сами знаете, на тракте-то негусто – приданое хорошо если в меняле-месяце [Меняла – десятый месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Изменяющихся.] доедет. Обогреться бы нам, а поутру своей дорогой дальше пойдем.

Эона, видимо приняв всерьез мою угрозу, лишь буркнула что-то подтверждающе-неразборчивое, чересчур энергичным кивком откидывая с лица капюшон. Разглядев ее хоть и усталую, но хорошенькую глазастую мордашку, стражники заметно оживились. Тот, что постарше, выразительно посмотрел на второго и широко распахнул калитку.

– Сестриц мы завсегда обогреть рады, и даже забесплатно, – протянул он под гогот приятеля и посторонился, чтобы мы могли пройти. – Вниз по улице корчма рена [Р е н – вежливое обращение к горожанину.] Ивалия будет, «Святой костер» называется. Вывеска приметная, не ошибетесь…

Непогода превратила ранние сумерки в поздний вечер, однако пройти мимо оригинальной вывески под раскачивающимся на ветру фонарем, изображающей сожжение ведьмы, и впрямь было трудновато. Намалеванный костер полыхал алым и оранжевым, будто настоящий, подпаливая развевающуюся тьму ведьминого плаща. Особенно удалось даровитому художнику выражение ужаса на лице приговоренной женщины: рот исказило судорогой беззвучного крика, в глазах застыла нечеловеческая боль. Прямо как с натуры рисовали…

– Рель, пойдем отсюда, а? – Подруга испуганно покосилась на вывеску. – Она плачет как живая…

– Поплачет да перестанет – только дождь утихнет. А вот мы с тобой скоро за согревом сами на костер полезем, потому как другой постоялый двор в этой дыре вряд ли отыщется. – Я решительно толкнула калитку и потянула Эону к двери, откуда явственно тянуло запахом готовящегося на вертеле мяса.

Типун на мой болтливый язык…

Меня разбудил холод. Эона, воспользовавшись моим бессознательным состоянием и своим превосходством в весе, захватила одеяло. В отчаянной схватке за его возвращение я получила чувствительный пинок в голень и проснулась окончательно. Однако вылезать из-под трофея не спешила.

Давешний мелкий дождик нынче окреп и обрел хамоватую уверенность. Его робкий стук бедного родственника превратился в барабанную дробь победного марша. Приняв позу зародыша, я убаюкивала боль, ставшую на ближайшие дня три неотъемлемой частью моего существования. Вид собственной одежды (наверняка холодной и влажной) вызывал у меня омерзение. А ведь до нее, развешанной на вбитых в стену колышках, еще нужно добежать по ледяному полу – сумрачная комнатка была пусть и невелика, но сильно вытянута в длину. О магических светильниках в Хмеле, понятно, и не слышали (чай, не столица), да и камином комнату тоже не украсили. Жаровня с углями, принесенная в комнату с вечера, давно остыла. Сквозь щели в ставни вместе с хмурым утренним светом проникали сырость и зычные, щедро сдобренные площадной руганью покрики корчмаря.

К слову сказать, ужин и комнату у этого милого человека вчера мы получили без особых хлопот.

«А какие могли возникнуть трудности? Вот если бы у вас денег не было, тогда другой разговор». Спасибо за наш комфорт надлежит сказать Лесю – парень побоялся, что мог недоглядеть за своими людьми, и с лихвой восполнил возможные денежные потери.

«Однако хорошо иметь дело с благородными рыцарями». Куда хуже, когда вместо них бессовестно дрыхнущие девицы.

– Па-а-а-адъем! – скомандовала я, исправляя в окружающей обстановке хотя бы то, что было в моих силах.

Команда перешла в стон, стоило мне принять вертикальное положение. Тело, желавшее весь оставшийся день только лишь нежиться в постели, выказало категорический протест.

Эона подскочила и ошалело завертела головой: светлые перепутанные волосы стоят дыбом, глаза дурные, мутные. Девушка заметалась по кровати, лихорадочно ища мирно притулившийся у дальней стены меч, дабы отразить домогательства толпы насильников, ломящихся в комнату. Однако, узрев в помещении лишь их бледное подобие в моем лице, она вновь нырнула под одеяло.

– Чего орешь? – Донесшийся оттуда голос был подобен наступившему утру. Хмурый и обиженный.

– Того самого. Вставать пора. – Решив подбодрить спутницу личным примером, я ступила на пол. Опыт не удался. – Твои предки, согрешившие с духом выгребных ям в первый день святой недели воздержания…

В ответ на мои поругивания в процессе скачкообразного добывания одежды из-под одеяла раздавались сдавленные смешки. Штаны и рубаха, как и ожидалось, не высохли за ночь. Помочь этому благому делу магически я попыталась еще вчера вечером, но исчерпанные до донышка запасы Силы и общее ослабленное состояние отсоветовали мне это делать в весьма болезненной форме. Прежде чем одеться, мне предстоял еще один подвиг – омовение в щербатом корыте. Негромко повизжав для смелости, я щедро плеснула на себя воды из кувшина. Ледяной влагой ожгло кожу, тряхануло разомлевшее после долгого восстанавливающего сна тело. Да так, что к концу купания мне стало даже жарко.