А если это был Он? - Жеральд Мессадье

— Как я вижу, вы пируете, — продолжал оратор с неуловимой улыбкой. — Этот устарелый обычай был вам завещан еще в те времена, когда повседневная пища была скудной. Бог тем не менее вовсе не против, чтобы вы угостились от души, Господь осуждает только неумеренность.

Он сделал паузу.

— Некоторые из вас, те, кто безуспешно пытался прервать эту передачу, недоумевают: как человек, умерший двадцать веков назад, смог появиться вновь. Хотя сами же учат, что я бессмертен, потому что я — Сын Божий. Это говорит об их маловерии. Однако я не умер в жизни вечной. Никто никогда не умирает в той жизни, даже если многим, увы, там уготованы муки. Мое присутствие среди вас объясняется просто. Господь в своем огромном сочувствии к своим созданиям захотел, чтобы я вновь явился к вам, но не для того, чтобы объявить неминуемый конец света, а чтобы напомнить вам об условии вашего спасения, ибо ваши заблуждения встревожили Его. Вы приближаетесь к краю пропасти, к распре, которая воспламенит всю планету, если не остановитесь. Ибо на сей раз погибнут не только тела жертв, но и души выживших.

Папский нунций в своей резиденции был неспособен пошевелить хотя бы пальцем. Словно гигантская рука придавила его к креслу. Истина слов, которые он твердил и в детстве, и в семинарии, вдруг обрушилась на него с нестерпимой силой. Собственный отказ признать небесную природу Эмманюэля Жозефа наполнил его чувством вины.

— Многие из вас, — продолжил Эмманюэль Жозеф, — удивляются также, что я сначала пришел в мусульманскую страну, ведь я действительно был в Пакистане, чтобы напомнить мусульманам, что послание, продиктованное пророку, — это послание мира, а не ненависти. И эти люди сомневаются, что я могу быть также посланцем Бога к христианам. Но невежеству, которое часто ведет к нечестию, неведомы слова пророка мусульман, ясно сказавшего, что есть лишь единственный Бог — это Бог милосердный. Тот самый, учение о котором я некогда принес вам. Мусульмане — братья христиан. Недоверие, презрение и эксплуатация, которых они удостоились от держав этого мира, могут лишь ожесточить их обиду, ничего более. Поэтому я предостерегаю вас от имени Господа: не противопоставляйте единственного Бога самому себе под тем предлогом, что ваши языки различны и вы по-разному называете Его.

Оцепенение охватило предместья Лилля, Страсбурга, Марселя, Бордо, Парижа, население которых по большей части было мусульманским. Выходит, наби Эманалла — это Мессия христиан? Имамы мечетей Франции были повергнуты в глубочайшую растерянность. Означает ли это, что христианский Мессия соглашается с учением ислама? Но зато сам ислам не может одобрять догмы христианства!

И тем не менее этот человек требовал во имя Господа, чтобы христиане не враждовали с мусульманами.

Все эти вопросы вызывали головокружение. Как же вышла в эфир эта поразительная передача? Несколько телефонных звонков в аппаратную телевидения и в министерство внутренних дел не внесли ясности.

Тем временем Эмманюэль Жозеф продолжал:

— Ваши заблуждения и злоба, которые не прекращают свирепствовать на земле, вызваны гордыней. За каких-нибудь два века наука блестяще продвинулась вперед, а вслед за ней пришла и мощь. Человек счел себя властелином мира, хотя он — лишь его составляющая часть. Потом люди отбросили веру и духовность, ссылаясь на то, что все — лишь материя, а религия только сковывает ее. Они называли себя атеистическими материалистами. Но их твердыни рухнули со вселенским грохотом. И тогда те, кто именовал себя верующими, сочли, что восторжествовали над всей планетой. Они до сих пор так считают, заражая соседей своим безумием. Они верующие только на словах. Сами же они — те же материалисты, не менее хищные и властные, чем предыдущие. Одержимые алчностью, они распространили дух наживы, который вас превращает в диких зверей и делает несчастными. Ибо едва вы нагребли груду золота, как хотите нагрести другую, а пока не достигнете этого, мучаетесь от зависти и недовольства.

В Елисейском дворце президент Республики вскричал:

— Да что же это, в конце концов! Прямо Жорес какой-то!

Супруга бросила на него укоризненный взгляд.

— Вы отвернулись от Божественного Духа, — продолжал Эмманюэль, — а потому печальны и несчастны, Я видел в ваших городах, как вы пытаетесь забыться, в шуме и неистовстве, в пустом расточении бесполезных богатств, в исступленном тщеславии, в грязном разврате и бесчувствии, вызванном алкоголем и наркотиками. Как вы не видите, что это признаки вашего отчаяния? Вы движетесь к катастрофе. Ваш неудержимый эгоизм отрывает вас от семей и отвращает от желания создавать их, ибо вы страшитесь последствий. Однако именно поэтому население ваших благополучных стран сокращается, так же как и тех, что посвящены вечной семье. Через полвека эти Вавилоны, которыми вы так горды, будут населены лишь похотливыми стариками, ищущими свежей плоти! А их показная моложавость, это смехотворное отрицание смерти — всеобщего удела — дойдет до того, что даже собаки отвернутся от них!

Послышался всхлип супруги одного министра, которая (все это знали) так перетянула себе кожу на лице, что ее принимали, правда в сумерках, за собственную дочь.

— Господь ваше единственное прибежище. Обратитесь к Нему и молитесь, не только в этих памятниках, которые называются церквями, но в ваших сердцах. Вы отмечаете сегодня мое рождение. Обратите же свою подлинную молитву к Тому, Кто Отец всем нам. Доброй ночи. Я еще вернусь.

Внезапно прерванные программы возобновились. Опять в грохоте перестрелок, мнущегося железа и воя сирен погнались друг за другом машины. Женщины продолжили непристойно извиваться в сверкании блесток и разноцветных лучей. Бешеные скачки заполонили равнины Дикого Запада. Миллионы телезрителей, не сговариваясь, нажали на кнопки своих пультов. Тишина воцарилась средь потрясенного народа.

Президент, Республики повернулся к своей супруге и гостям.

— Может, это и называется Страшным судом, — сказал он.

Шок и сумятица, вызванные передачей Ксавье Фокарди, были пустяком по сравнению с оцепенением, охватившим Францию на утро после рождественской ночи.

Страна была в коме.

Люди на улицах время от времени останавливались и глядели на небо, ожидая появления божественной тучи, несущей Господа в громе архангельских труб.

Наиболее заметные последствия этого паралича умов наблюдались в аэропортах и на вокзалах. Некоторые самолеты взлетали почти пустыми, лишь горстки не понимавших по-французски иностранцев являлись на регистрацию, чтобы улететь в свои родные страны, в основном отдаленные. Руасси, Орли, да и провинциальные аэропорты тоже, стали похожи на Помпеи. Вокзалы казались ландшафтами с сюрреалистических полотен Поля Дельво.

Кто же захочет отправиться в тропики или кататься на лыжах с гор, когда сам Иисус выступил по телевидению, чтобы объявить французам, а заодно и прочим смертным, что мир движется к гибели? Даже атеисты были отнюдь не в праздничном настроении, предчувствуя, что после первого же иронического замечания будут изгнаны из общества, и это еще в лучшем случае.