Оплаченный диагноз - Татьяна Устинова

– Розы в Гималаях не растут, а редкие голубые маки – очень даже, – объяснял он. – Причем местный вид Meconopsis grandis имеет очень крупные цветы, на лугах, где часто пасутся яки, они достигают пятнадцати сантиметров в диаметре!

– У нас бутоны крупные были, – кивала Аля. – А почему Гималаи?

– Потому что далеко и высоко, – хмыкал Антон. – Кто там был, на тех высокогорных гималайских лугах?

– Яки, – подсказывала Аля, и они весело смеялись.

Лепестки досушили – те еще потемнели и стали совсем синими, – расфасовали по двадцать граммов в специально пошитые шелковые мешочки. Заказали упаковку – пакетики из крафтовой бумаги, запечатали их почтовым сургучом, сделав штемпель с красивым маком. На пакетики налепили этикетки-наклейки: Himalayan blue poppy, 20 grams – и все, краткость – сестра таланта.

Зато в рекламе на красивые слова не поскупились.

Начали издали: мол, высокогорные склоны Гималаев, несмотря на суровость климата, покрываются в короткий летний период прекрасными цветами. Голубые маки приспособились выживать да еще и цвести на высотах в 3500–5000 метров, на каменистой почве, при сильном ветре, большой влажности и низких температурах. Все им нипочем! Некоторые виды встречаются даже на высоте 6200 метров. К сожалению, увидеть их красоту могут только немногие – разве что альпинисты. А уж о том, как укрепляет здоровье правильно приготовленный отвар голубого гималайского мака, и вовсе знают лишь немногочисленные местные жители. У них там аптек нет, они от болезней природными средствами спасаются. Ковидом не болеют вовсе – спасибо голубому маку: уникально жизнестойкое растение замечательно укрепляет способность человеческого организма сопротивляться опасной заразе.

И слоган сочинили: «Подними иммунитет до гималайских высот!»

– Немного коряво, зато цепляет, – решили Антон с Рубиком.

Они в дело оба вошли. С Антона – идея и сырье, с Рубика – деньги на раскрутку и продвижение.

Рубик, кстати, прекрасный ход придумал. Он устроил, чтобы в самом дорогом цветочном магазине малюсенькие пакетики с «Гималайским голубым маком» давали бонусом ВИП-клиентам при покупке шикарных букетов. Всего один день длилась акция, а спрос на «чудо-средство» возник моментальный и устойчивый! «А голубой мак еще есть?» – шептали продавщицам на ушко богатые клиенты. «Вообще-то нет, но для вас…» – ответно лепетали прелестные цветочницы и отдавали «последнее» по несусветной цене.

Потом еще блогеры отлично сработали. Один удачно соврал, что гималайский мак – секретное лекарство, которое в народ не пускают, придерживают для Кремля и окрестностей, ибо на всех не хватит. Другой еще поднял акции волшебного препарата, напомнив, что зимой в Гималаях холодно, маки не цветут, так что до самого лета новых поставок чудо-средства не будет.

Короче, лепестки, толстым слоем покрывавшие пол гаража, разошлись как горячие пирожки – со свистом!

И все бы хорошо, да только повторить процесс, случайно организованный коммунальщиками, у Антона не вышло. Вторая партия лепестков тех же самых «анемоновых» роз, сначала замороженных, а потом засушенных, разительно отличалась от первой, эталонной.

– Они не синие! – убивался Антон. – Почти коричневые! Что же делать, что делать?!

– Написать, что это бурый гималайский мак? – робко предложила Аля.

– Бурый – фу, звучит неаппетитно, – скривился Антон и, поймав жену за полу домашнего халата, заставил сесть на табуретку. – Думай, Аля, вспоминай по минутам, во сколько электричество отключили? Как долго его не было? Сколько потом обогреватель работал с того момента, как он включился, и до того, как мы пришли? Надо максимально точно все повторить. Нам нужны синие лепестки. Синие, а не бурые!

– Всем нужны синие лепестки, – сговорчиво согласилась Аля. – Ковид не отступает, лекарства от него все нет, одна надежда на голубой гималайский мак.

Не знаю, по какой причине не спали люди в доме напротив, а я занималась тем, что мне обычно несвойственно: придумывала, как обойти систему.

Да, я, законопослушная гражданка, более того – судья, пришла к тому, что без обмана нам никак не обойтись! Придется нарушить правила и изменить кое-каким принципам, иначе Натка с этими штрафами разорится и по миру пойдет.

Но я не перешла на темную сторону силы, нет. Просто постановила для себя считать, что санкции, наложенные на сестру, – это ошибка, исправить которую не предосудительно, а правильно и хорошо.

План действий я набросала вчерне и выполнять начала утром нового дня. Могла бы и раньше, но не хотела пугать Сашку, заявившись к ней среди ночи.

В семь утра зимой еще темно, но уже оживленно. На заре обычного буднего дня в этот час лифт сновал бы челноком, доставляя вниз всех тех, кому надо на работу, в школу, детский сад и прочие режимные заведения, а вверх – собачников с питомцами. По счастью, наступило воскресенье, а морозное утро выходного дня нормальные люди предпочитают проводить в теплой постельке.

Я не в счет. Не то чтобы я ненормальная – просто у меня сегодня была особая миссия.

На всякий случай, чтобы точно встретить на своем пути как можно меньше людей, я не воспользовалась лифтом, а спустилась по лестнице. Ничего не трогала, хотя еще в квартире натянула перчатки, дверь подъезда толкнула плечом. Дышала через маску, так что, надеюсь, вирусы вокруг себя не рассеивала. Впрочем, до выхода я успела сделать экспресс-тест, и он показал, что я здорова.

В смысле, ковида у меня нет. Тестов на душевное здоровье, кажется, пока не придумали, а надо бы.

На лестнице я не встретила ни души, у подъезда – одного дворового кота, которого моя персона нисколько не заинтересовала – это к бабушкам-соседкам, у которых вечно полные карманы сухого корма, он бросается со всех лап. «Хонда», старушка моя, завелась без раздумий, на улицах еще не было пробок. Все говорило о том, что я действую правильно и вселенная меня одобряет.

Сашке я позвонила, припарковав машину у подъезда во дворе Наткиного дома. Окна ее квартиры были темными, должно быть, моя девочка еще спала, и при мысли о том, что я подниму ребенка с постели тревожным звонком, я огорчилась и устыдилась, но от своего намерения не отступилась. Цена вопроса была уж слишком высока: плюс три тысячи рублей каждые два часа! Вернее, минус, а не плюс, потому как штрафы – это же не прибыль, а убыль.

– Доченька, это я, – умиротворяюще проворковала я в трубку, дождавшись, пока из нее комком колючей шерсти вывалится хриплое «ну, шо еще?!».

У Сашки спросонья голос как у портового грузчика с перепоя. И степень доброжелательности такая же.

– Кто ж еще, – буркнула трубка.

Можно подумать, любящая мать – основной источник всех проблем девицы-подростка!

Я почувствовала, что закипаю, и перестала ворковать, перейдя на прохладный официальный тон:

– Александра, подойди к окну и посмотри во двор.