Фронтовик стреляет наповал - Юрий Корчевский

– Там. Сам дальше не пойду. Не для человека зрелище. Кабы не собака, не обнаружил бы.

– Наследил?

– Было немного. Посмотреть подходил.

– Возвращайся к мотоциклу. Прокуратура сейчас подъедет. Все подробно расскажешь. Как обнаружил, когда, сюда проводишь.

С пяти метров было не понять, что там. Труп снегом присыпан, видны следы.

Сначала вперед эксперт пошел.

– Понатоптано! От валенок, это сторож, собачьи следы и мужских сапог.

– Попробуй зафиксировать.

Легко сказать. Снег лежит, пушистый, гипс для снятия отпечатков держать не будет. Эксперт линейку приложил.

– Армейский сапог, сорок третий размер.

Стало быть, убийца был выше среднего роста, хотя не факт. В разведвзводе с Андреем служил ефрейтор. Ростом – метр с кепкой, а нога – сорок пятого размера. Вот такой казус. Эксперт фото сделал, отошел, его стошнило. А ведь мужик тертый, всякого повидал.

– Расчлененка, – только и сказал.

Николай и Андрей приблизились. Девочка лет десяти-одиннадцати, худенькая, светлые волосы. Пальто в стороне валяется. Тело ножом изрезано, искромсано, левая рука напрочь отрезана. Андрей на фронте много смертей повидал. Кто пулей был убит, кого снарядом или миной разорвало. Тела разорваны, кишки на соседнем дереве с веток свисают. Но это война. А сейчас мирное время и ребенок. Нормальный человек такого сотворить не может.

Нелюдь он! Андрей себе слово дал: найти во что бы то ни стало и застрелить при задержании. Суд по 136-й статье за умышленное убийство может дать не более десяти лет.

А еще попробуй доказать умысел. А не докажешь, вовсе пятерку получит и по УДО – условно-досрочному освобождению за хорошее поведение на зоне – через половину срока выйдет. Не должны такие нелюди землю топтать, жрать, водку пить, воздух портить.

Андрей в сторону отошел, к нему Николай. Папиросу начал из пачки доставать, руки трясутся, как у пьяницы с жуткого похмелья.

– Руки замерзли, – объяснил он.

А то Андрей не понял – почему. Показался сторож с прокурорским и судмедэкспертом. Пока они истерзанное тело убитого ребенка осматривали, Николай поинтересовался у сторожа:

– Ребенок из местных?

– Лицо в крови, не узнаю. Вроде такого возраста девочка у Тихоновых была.

– Где их дом?

– Я покажу.

Сторож вывел их к месту, где стояли мотоцикл и машина прокуратуры, показал рукой.

– Вон их улица, третий дом от угла. Дрянь семья, все пьют. Что мать, что отец. Он садчиком на кирпичном заводе работает.

– Андрей, пойдем проведаем.

У Андрея по две пары теплых носок одеты, сапоги добротные, яловые, а ноги мерзнуть начали. Двор был запущенным, калитка на одной петле висела, снег не прикрывал мусор.

Видно было, хозяевам не до порядка было, погрязли в пьянке. В окне горел свет, хотя на улице светло. Николай постучал в дверь. Никакого ответа. Он толкнул дверь, и она распахнулась. В нос сразу ударил спертый запах – сивухи, давно не убиравшегося дома. Оперативники вошли в сени, оттуда в сам дом. В комнате тепло от печки идет, на столе следы попойки. Пустые бутылки, тарелки с остатками немудреной закуски – капуста, соленые огурцы, вареная картошка, куски хлеба.

– Хозяева! – крикнул Николай.

Из-за ситцевой занавески, прикрывавшей вход в соседнюю комнату, послышался шорох, потом невнятное бормотание. Пошатываясь, вышел хозяин. Всклоченные волосы, дня два небрит, отечная физиономия. Из одежды грязная майка и черные сатиновые трусы.

– Ты как здесь? – уставился он на Николая.

– Давно пьешь? Из милиции я.

– Имею право, у меня сегодня выходной.

Мужик подошел к столу, потянулся к недопитой бутылке сивухи. Андрей бутылку схватил, убрал за спину.

– Трубы горят! Дай глотнуть, – протянул руку мужик.

– Перебьешься, – жестко сказал Николай. – Фамилия?

– Тихонов.

Мужик взял с буфета кружку, зачерпнул воды из ведра, жадно выпил.

– Жена где?

– Где ей быть? Дрыхнет.

– Буди.

Мужик никуда не пошел. Заорал:

– Катька! Вставай! Милиция пришла.

Никто не отозвался. Тихонов, едва слышно матерясь, поплелся будить супружницу. Судя по звукам из-за занавески, стал трясти, потом отвесил пощечину. Через несколько минут невнятное мычание, шевеление. Николай рукой показал Андрею на сапоги, стоявшие у входа. Андрей наклонился, взял сапог в руку, перевернул. Нет, сапог значительно меньшего размера, чем след, оставленный на месте убийства.

Николай тем временем осмотрел одежду, висящую на вешалке. При многочисленных ножевых ранах на трупе на одежде убийцы должны остаться следы крови. Николай махнул головой в стороны – нет следов.

Из-за занавески выбралась парочка. Видок еще тот. Из-под засаленного халата женщины неопределенного возраста ночная рубашка торчит. Дать ей можно и тридцать, и пятьдесят. Лицо помятое, под глазами мешки, взгляд неосмысленный, волосы колтуном сбились. И это женщина? Андрей чуть не сплюнул. Потом подумалось: как ребенок жил в такой семье? Ничего же хорошего не видел за свою короткую жизнь и как финал – жуткая смерть.

– Чего надоть?

Женщина уставилась на стол, явно в поисках спиртного для опохмелки.

– Дочь где?

– В школе быть должна. Вон – на вешалке одежки ее нет.

– Собирайтесь, пойдете с нами. Оба! Пять минут на сборы.

Оперативники вышли на крыльцо, больно тяжелый дух в доме. Немытых тел, сивухи, кислой капусты. Прошло минут пять, пока супруги оделись и вышли из дома, поддерживая друг друга.

– А что случилось-то? – Мужик был недоволен, что его разбудили, не дали похмелиться.

– Убийство.

– А мы никаким боком, да. Дома были, праздник у нас.

– Какой же?

– Так получку принес.

Николай тихо выругался, но Андрей расслышал.

– Скоты.

Верно оценил. Выпить, поспать, на работу не ходили бы, если бы было на что жить.

Прокуратура и медэксперт свою работу закончили, ждали труповозку. Тихонова увидела прокурорского в форме. До нее стало доходить – что-то не так. А потом заметила пальто детское на снегу.

– У дочки такое же было.

– Подойдите, осмотрите тело.

– А? Какое тело? Где тело? Лиза? Где Лиза?

Тихонова рванулась вперед, потом резко остановилась, как на стену натолкнулась. И вдруг завыла страшно. Людей поблизости в дрожь бросило от этого утробного воя. Екатерина на колени рухнула, зарыдала: