Опрометчивость королевы - Виктория Холт

– Вы не должны думать, что я невинное дитя, – сказала она вдруг.

– Ваше Высочество?

– Я не так молода, как вы думаете, и не жила, точно монашка в монастыре.

– Я не думала об этом, Ваше Высочество. Леди Джерси едва подавила смех.

«Вот будет забавно, когда принц услышит эти признания», – думала она.

Наконец они приехали в Сент-Джеймс, и очертания старого дворца поразили принцессу. Толпа народа приветствовала ее.

Она выскочила из кареты. Среди драгун принца, сопровождавших кавалькаду из Гринвича, был Георг Брайан Браммел, наблюдавший за прибытием принцессы.

«Боже мой, – подумал он, – какая нелепая внешность! Я заболеваю, когда вижу, как женщина, в общем-то привлекательная, выглядит столь неэлегантно».

* * *

Принц прибыл из Карлтон-хауза в Сент-Джеймс. Момент встречи близился. Какой окажется его будущая жена? То, что он о ней слышал, не было пустой похвалой, по крайней мере, можно было надеяться, что она привлекательна. Возможно, он сумеет научить ее хорошим манерам, привить чувство прекрасного, одним словом, отшлифовать.

В душе своей он немного устал от леди Джерси. Ему даже казалось странным, что он мог полюбить ее. Конечно же, не так, как он любил Марию. Что сейчас делает Мария? О чем думает? Наверное, она сейчас в гостиной на Марбл-хилл, он так хорошо помнил ее. И он подумал: «Как бы я хотел очутиться сейчас там!»

Однако его ждала новая женщина, и его, признаться, разбирало любопытство. И если она хоть сколько-нибудь мила, он будет с ней любезен. Это его долг, в любом случае он обязан дать наследников короны для Англии.

Одет он был в мундир, который ему очень шел. Золотое шитье гармонировало с цветом волос. Правда, чрезмерно краснощек и толстоват. Он весил семнадцать стоунов, а это явно многовато. Он, пожалуй, увлекался выпивкой, зато много тренировался. «Это семейный недостаток», – подумал он и коснулся плотного слоя жира на шее, конечно, тщательно скрытого под одеждой.

Теперь он должен пойти и встретить свою жену.

Однако всю дорогу до Сент-Джеймса он не мог выбросить из головы Марию Фитцгерберт.

Во дворце его уже ожидала Каролина. Малмсбери должен был представить ее принцу, дворцовый этикет требовал, чтобы, кроме них троих, никого не было, долг посла – вручить Каролину Брунсвикскую принцу Уэльскому.

Каролина начинала нервничать. Малмсбери нашептывал ей последние маленькие наставления:

– Когда принц приблизится, вы должны сразу отвесить поклон… сразу. Вы поняли?

Каролина кивала, она боялась говорить от страха.

Дверь отворилась. Она увидела большую сияющую фигуру, сделала книксен. Принц стоял перед ней, когда он помогал ей подняться, по его телу пробежала дрожь.

Эту… эту… особу они осмелились привезти ко мне! Накрашенную, отталкивающую, дурно пахнущую!

Каролина посмотрела на него. К его щекам прихлынула кровь, и выглядел он не таким красивым, как на портрете, вдобавок жирный… такой жирный. Она чувствовала запах духов, исходивший от него. Его коротенький нос сморщился от отвращения.

Руки у нее были горячие и влажные. Он не переносил их прикосновения. Он быстро отпустил их и сказал, повернувшись к лорду Малмсбери:

– Харрис, прикажите принести мне стакан бренди. И быстро. Я плохо себя чувствую.

Каролина смотрела на будущего своего мужа с изумлением.

Малмсбери попытался разрядить обстановку:

– Ваше Высочество, может быть, вам стакан воды?

– Нет, клянусь Богом! – воскликнул принц. – Но… это все неважно. Я должен идти… к королеве.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Каролина удивленно посмотрела на Малмсбери, который впервые был обескуражен. «Бедное дитя, – думал он, – такая неуклюжая, непривлекательная в этом ужасном сатиновом платье! И она не сменила белье. Тонкие ноздри принца это сразу учуяли. Вот почему он сбежал. Он всегда отворачивался от всего того, что ему было неприятно. Ясно, что и сейчас он поступил так же».

Каролина приходила в себя. Она представляла себе этот момент много раз со времени заочной женитьбы, но никогда не могла себе вообразить подобного. Она рассердилась. Раз она ему не нравится, ну, и он тоже ей не нравится.

Она сказала своим пронзительным голосом:

– Боже мой, принц всегда таков? Я нахожу, что он очень толстый и не такой красивый, как на портрете.

Малмсбери наконец овладел собой.

– Его королевское Высочество очень волновались при первой встрече. Он не справился со своими чувствами… и должен был уйти.

– Его поведение кажется странным. Я думала, что должна была держать себя в руках. А он себе позволил быть слабым.

– За ужином он будет совсем другим человеком.

– Я надеюсь! – воскликнула Каролина.

– Я прослежу, чтобы вас проводили в ваши апартаменты. Я ожидаю, что король и королева захотят увидеть вас.

– Хочется верить, – громко кричала Каролина, – что они лучше воспитаны, чем их сын, потому что все это мне не нравится!

Малмсбери окаменел.

«Боже, лучше бы мне совсем не принимать участия в этом злосчастном деле», – думал он.

Он ненавидит меня, думала она. Скажи он это словами, он бы не выразился яснее. Если б довелось встретиться раньше, при таком обращении со мной, как сейчас, я бы никогда не вышла за него замуж. Она чувствовала себя так одиноко. Ее единственным другом был герцог Малмсбери, но она знала и другое, хотя он и осуждал поведение принца, однако вполне понимал его. Почему этот толстый принц находил ее такой отталкивающей, а майору фон Тебингену она так нравилась?

Жизнь жестока к принцессам. Одно она усвоила – жалость к себе еще никому не помогала. Ей предстояло увидеть их всех за ужином в честь ее прибытия. Принц дает его для всех, кто прибыл с ней в Англию.

Для женщины, такой, как она, один путь – показать им всем, что их мнение о ней ничего не стоит в ее глазах, а особенно мнение ее мужа. Она должна была предвидеть, что ждет ее здесь. Разве он не оскорбил ее еще до встречи, назначив леди опочивальни свою любовницу?

Потом она уже точно не помнила, что произошло за ужином. Помнила лишь полные отвращения взгляды принца, ужас лорда Малмсбери и удовольствие леди Джерси, которого та и не пыталась скрыть. По крайней мере, они узнали, что она отнюдь не такое кроткое существо. Раз они решили объявить ее ничтожеством, она станет к ним относиться так же.

Мимоходом она обвинила леди Джерси и назвала любовницей принца, выдав все это за шалость, после чего громко и долго смеялась. Она болтала на диалекте французского, который очень отличался от элегантной манеры принца выражать себя на этом языке. Она ела и пила без остановки, ее смех становился все громче, а шутки все раскованнее. Королевские гости, с одной стороны, развлекались, а с другой – были в ужасе. Принц, конечно же, не развлекался, он только страдал.