Хибакуша - Валерий Петков

Уже хлопочет вовсю природа, быстро самоорганизовывается, приспосабливается, создаёт не виданную прежде экосистему. Выживает то, что не нуждается в человеке и чему человек активно мешал прежде.

Филины, совы, летучие мыши. Изящные красавцы – серые журавли, белохвостый орлан, чёрный аист, лебеди, тетерева, орлы, утки. Мелкие певчие птахи, горластые сороки и вороны. Сперва опешили, умолкли, потом ворвались в тишину. И откуда они взялись опять? Зайцы, лисы, выдры, бобры, ондатры, косули, лоси, стадо диких лошадей и стадо зубров и ещё несколько десятков редких животных, спрыгнувших со страниц Красной книги. Встречались даже медведь и рысь. Откуда, когда? Ведь Зона огорожена колючкой, слаботочной сигнализацией. Стоит птице присесть, зверю прикоснуться, срабатывает сигнал тревоги и мчится БТР с дежурным нарядом.

На то они и звери, чтобы умело красться, ползти неслышно к добыче и уходить незаметно от врагов.

Еды хватает всем с избытком: развелось несметное количество разных насекомых, земноводных и пресмыкающихся. Воды Припяти бурлят и вспениваются, переполнены рыбой. Появились редкие виды растений, забытых прежде. В результате животных стало столько, что Зона может вполне их прокормить.

Поначалу, опасаясь вспышки бешенства, собак и бродячих котов отстреливали. Тотчас поля и дома заполонили грызуны – и тогда спохватились, оставили в покое котов. Одинокие отшельники теперь питаются не объедками со стола человека, охотятся на крыс, мышей, мелких тварей и птиц. Живут в заброшенных схронах и сами себя кормят. В Чернобыльской Зоне выживают самые стойкие к неблагоприятным воздействиям радиоактивного облучения. А мутанты исчезают по закону естественного отбора. Флора и фауна Чёрной Зоны, несмотря на страшную катастрофу, довольно быстро возвращаются на свои привычные места.

Природа в который уже раз зализывает раны и восстанавливается.

Если, конечно, поблизости нет человека, легкомысленного венца этой самой природы.

Много приходится ездить по Зоне, это даёт возможность не только смотреть на колебания стрелки прибора, быстро записывать показания, но и на природу вокруг полюбоваться.

Четвёртый блок, вагончик строители бросили, около него обитали лысые собаки, недолго. Прикормились, не ушли. Доверились по природной доброте, ждали людей, еды. Блестели на солнце лакированной кожей худых тел сквозь легкомысленный пушок, оставшийся от густой шерсти. Только между когтями на лапах и под мышками гуще – чуть больше шерсти, пушистей.

Кожаные вставки на зимних шапках, раньше в гражданской авиации такие же были, блестящие.

У народа майя был «Кодекс Рио» – Кодекс реки. Там последствия радиации описаны так: «Пришедшая собака была без шерсти, и у неё отпали когти».

Значит, была уже однажды ядерная зима.

Когда Земля сойдёт с изломанной оси и вновь изменит свой облик из-за страшных потрясений?

Толмачи снова, в который уже раз, пытаются растолковать мудрых майя.

Мир периодически истязает себя ядерными катастрофами. Почему, зачем ему эта страшная епитимья?

Периодическая таблица атомных катастроф.

Позже узнал – до двадцатого мая так могло загадить природу – до Франции, всю Европу!

Зачем всем знать об этом!

Европа где-то далеко, тут же реальная опасность.

Попадают в руки фотографии, они распадаются быстрее, чем успеваю подумать и вернуться к ним, мучительно вспоминая – что же было на них прежде изображено. Да что проку вглядываться в чужую жизнь?

– Вы в порядке, товарищ лейтенант? – приблизилось встревоженное лицо Петра.

Прямо перед моими глазами лицо. Пропало лицо.

Смотрю на белое небо. Ни облачка. Как я соскучился по облакам. Глупым, легкомысленным, перистым, пушистым, послушным капризам ветра. Кучевым, дождевым. Разным, стремительным и плавным, прохладным и тяжёлым от переизбытка влаги, как загруженные бомбардировщики перед полётом.

Что, если расстреливать облака специальными реактивами, чтобы влага в них превращалась в мороженое и оно бы плавно опускалось в ненадёжные стаканчики ладоней солдат, женщин, детей? С неба – вкусными, цветными, искристыми пластинками. Бережно ловить в подставленные ладони и облизывать, не стесняясь, не боясь микробов и нуклидов.

Тогда соблюдался бы Закон сохранения счастья.

Жара плавит мозг. Долгий, надоевший зной.

Кукушка. Бессчётно. Пьяная от жары, радиации?

– Что это было? Хронометр смерти?

– Обезлюдили край. Хуже холеры… эпидемией радиации – опустошили. Пустыня, – сказал устало, поцарапал словами пересохшую глотку.

– По безлюдью смерть не ходит, – возразил Пётр.

– Нет, не всё так сумеречно, природа трудится каждую секунду, чтобы возродиться здесь вновь. Она переполнена жизненными соками.

Когда это произойдёт? Через двести, тысячу, сотни тысяч лет? Природа знает сама. Не надо ей мешать.

– Можно людей обмануть, а природу не получится, – вздыхает Пётр.

Он протянул большую бутылку минералки. Я плеснул на лицо горячую воду. Остатки вылил на голову. Стало душно.

Облегчения вода не принесла.

Тяжёлая вода Чернобыля.

* * *

К КПП Диброво подъехали в пятом часу. Жара спадает, а прохлада ещё не наступила.

Пыль осела. Конец июня.

Скопление грузовых машин. Работа идёт круглосуточно.

Водитель, честняга-пахарь. На КПП, короткая минута перед тем как разъедемся и, вполне вероятно, никогда больше не увидимся – тысячи и тысячи людей круглосуточно едут, везут груз.

Говорю ему – ты на себя посмотри – «наелся» же нуклидов, сейчас блевать начнёшь, кости уже «мягкие», как мокрая глина, ничего в них не осталось, видно невооружённым глазом, куда тебя ещё несёт!

– Та шожь! Начальство обещало хату у мистэцтве, у том, у Кыевэ!

– На кой хрен она тебе сдалась? Посмотри на себя!

– Так ото ж – нэхай. Вжешь дытына будэ жыты у той хати!

«Жизнь дала трещину – еду на Троещину» – шутят киевляне про отдалённый жилой массив на левом берегу Днепра. Спальный микрорайон Киева. А ещё – Харьковский массив, улица Правды. Туда заселяют после аварии работников Чернобыльской атомной электростанции.

Кому-то дали, но как всегда – большую часть – обманули!

Ведь текущих городских очередников пришлось подвинуть. И кому это понравится? Косятся киевляне на «новосёлов».