Любовь против (не)любви - Салма Кальк

ткань, ещё нос пришьёшь себе, что мы потом будем с тобой делать? Придётся так и ходить. Энни, выпрями спину. Красивая девушка должна быть с прямой спиной.

— А брат Джейми говорит, что мы некрасивые и глупые, — пожала плечами Энни.

— А ты его больше слушай, — фыркнула Катерина. — Не хочешь, чтобы тебя считали глупой — не повторяй глупости за другими. Особенно за Джейми.

— А сказку, сестрица Кэт? — спросила Фанни тоненьким умильным голоском.

Почти как внучка Леночка, только она просила найти ей какую-нибудь сказку в интернете — кино посмотреть.

— Сказку, говоришь? — эх, о чём они там с Леночкой читали не так давно? — Давайте, я расскажу вам сказку о девочке Элли, её собачке Тотошке и их домике. И урагане. Вы знаете, что такое ураган?

— Сильный ветер, да? — подхватила Энни. — Когда осенью на море шторм, у нас сильный ветер. Он воет страшно-страшно!

— Да, завывает прямо в восточной башне, такой страшный звук, что думаешь — это уже по твою душу пришли оборотни или возвращенцы! — сообщила Фанни.

— И кто-то видел этих оборотней или… возвращенцев? — надо же как-то добывать информацию, хоть бы и о местном фольклоре!

— Да вы что, миледи, — зачастила Грейс, — не помните хромого Ника? Из Эппл-Хилз? Который помер, а потом вернулся и всю свою семью с собой забрал!

— Нет, Грейс, не помню, — вздохнула Катерина.

— Да вы что, там какой ужас-то был! Ваш братец милорд Саймон рассказывал — как он с людьми в тот дом заходит, а там — пусто! И холодно, будто зимой, а май был на дворе!

Ужасы какие, подумала Катерина. Впрочем, если есть хорошие сверхъестественные силы, то почему бы не быть противоположным?

— Давайте лучше о хорошем, а то как-то неуютно, даром, что день белый на дворе, — она потрясла головой, прогоняя наваждение.

— Давайте, — с готовностью закивали все трое. — Сказку про девочку Элли!

И начала Катерина рассказывать сказку про девочку Элли. Оказалось, что она неплохо помнит детали, а практически предоставленные самим себе руки потихоньку стали вспоминать, что они умели раньше, главное — не мешать и не смотреть на них слишком пристально, тогда пальцы всё равно что сами толкали иглу в нужное место. И хорошо. А Грейс взяла что-то из сундука Кэт и тоже села шить и слушать.

Наверное, за этим благостным делом они бы провели всё время до обеда, но увы.

Дверь распахнулась без стука, и на пороге появилась леди Маргарет всей своей крупной персоной, за её спиной маячила Нэн и какие-то другие служанки.

— Сидит, значит, и ухом не ведёт. Напоила меня вчера какой-то дрянью, да так, что я в ночь чуть богу душу не отдала, и сидит, как ни в чём не бывало! — начала свекровь с места в карьер.

Вот тебе и здравствуйте, подумала Катерина, поднимаясь — скандалить лучше на своих двоих. Впрочем, девочки тоже выбрались из-за стола и поклонились — здравствуйте, мол, матушка. Что, эта мать-кукушка детям даже доброго дня не желает?

— Добрый день, миледи, — Катерина тоже изобразила поклон. — Будьте любезны, поясните, что вы имеете в виду.

— Как — что? Какую отраву ты налила в мой кубок?

Надо же, руки в боки, а жемчужные бусы на шее аж трясутся — так их хозяйка зла на беднягу Кэт.

— В ваш кубок я при множестве свидетелей налила воды — все ваши девушки видели. И откуда у меня кубок, и в каком виде мне его принесли. Как воду-то чистую нашли в вашем свинарнике, и то удивительно, — Катерина поджала губы.

— И как это от воды у меня внутри жечь почти перестало? — продолжала буянить Маргарет.

— Вам же лекарь говорил — не есть сладкого, жирного, острого и солёного, и посуду мыть хоть иногда! — про посуду она сама придумала, но невозможно же.

— Миледи, тут же с ними та девушка, что вы вчера за себя оставили, — зашептала сзади Грейс.

А ведь точно — как её там, Милли. Худая и лёгкая, в этом доме, видимо, кормят главным образом леди Маргарет.

— Милли, ты помнишь, что я наливала в бокал мидели Маргарет? — строго спросила Катерина. — Не смей говорить неправду!

— Так воду же, — выдохнула Милли из-за свекровкиной спины. — А потом, поздно вечером, миледи мёд из горшка ела, своей серебряной ложкой, к той ложке никто не смеет прикасаться! И она так в том горшке и осталась до утра, и утонула, и никто не взялся её из мёда пальцами доставать!

А никаких щипцов не водится, конечно же. Но главное не это.

— Миледи, да как вы вообще ещё на ногах-то стоите, — презрительно поджала губы Катерина.

Видимо, это оказалось последней каплей — миледи заорала, что как только её, Катерину, вообще земля носит, и дал же бог невестку, и жаль, что не померла, уже бы новую нашли, на этот раз — подходящую.

— Матушка, почему вы так орёте, будто вас резали, да не дорезали? — раздался вдруг со стороны спальни сонный голос Роберта. — Вас сюда вообще кто звал?

Драгоценный муж обладал, очевидно, чутьём на момент, когда следует появиться. Заспанный, помятый и в одной рубахе — не самой чистой, к слову.

— Робби, мальчик мой, что ты здесь делаешь? — Маргарет изумлённо смотрела на сына.

— Вообще-то Кэт моя жена, а я слышал, что венчанным супругам неплохо бы делить ложе, — усмехнулся Роберт. — Что тебя удивляет? Вот если бы ты встретила тут Джона или Рона, ещё можно было бы удивляться.

— Пришёл, сделал, что надо, и ушёл! Нечего в её комнатах валяться! — снова завелась выдохнувшая Маргарет. — Достойный муж навещает жену время от времени, а достойная жена — ждёт и ведёт себя тихо!

— А ведь миледи вчера прогуливалась под ручку с милордом Рональдом, — сообщила из-за спины Маргарет прятавшаяся там Нэн.

— Это что ли та тётка, что лестницу жиром испоганила, из-за которой Рон вчера расшибся? — Роберт посмотрел на неё с интересом. — Я помню, что обещал её убить!

— Не смей! — завизжала леди Маргарет.

— Не трожь мою жену! — завопил в ответ Роберт.

А Нэн под шумок сбежала.

— Знать тебя не хочу! Ты мне больше не сын! У тебя больше нет матери! Даже и не приходи больше ко мне! И за стол я не выйду, пока не попросишь прощения! Я для чего тебя растила? Чтобы такое вот от тебя слушать? Чтобы ты за пришлую девку от меня прятался? — продолжала гнуть своё Маргарет. — А ты, дрянь, пошла вон, чтобы духу твоего в замке больше не было! — она хотела было схватить Милли за ухо, но та оказалась