Гастролеры и фабрикант - Евгений Сухов

Долгоруков пристально посмотрел на него:

– А что тебе так весело?

– Да так… – неопределенно ответил Ленчик.

Всеволод Аркадьевич, как и остальные, конечно, знал, что происходит с Ленчиком. Они все прошли через подобное, поэтому ни насмешек, ни какой-либо иронии по данному поводу не возникало. А вот опасение, как бы это чувство, которым горел, точнее, пылал в настоящее время Ленчик, не помешало бы их общему делу и общей дружбе – имелось…

– Фигурант осторожничает, хочет поначалу попробовать поучаствовать в нашей игре малой суммой, поэтому поставит только пять тысяч, – продолжал Долгоруков, с некоторой тревогой посматривая на собеседника.

– Понимаю.

– Ты должен будешь поставить сто семьдесят пять. Вот они в этом саквояже, – Сева пододвинул ногой к Ленчику саквояж из телячьей кожи.

– Все будет в порядке, не переживай.

– Ступай переоденься под маза. Придешь ровно в двенадцать…

В половине одиннадцатого заявился Африканыч. Он немного осунулся и выглядел усталым.

– Сделал? – коротко спросил Сева.

– Да, – ответил Неофитов.

– Иди, отоспись, – скорее приказал, нежели посоветовал Всеволод Аркадьевич. – И часов до двух не объявляйся.

Африканыч кивнул и удалился в свою комнату. В особняке Севы у каждого из них была «своя» комната.

Феоктистов пришел без десяти двенадцать. Он поздоровался с Севой и Давыдовским, который был уже здесь со своими восемьюдесятью тысячами.

– Ну что? – спросил Илья Никифорович. – Где остальные?

Долгоруков молча перевел взгляд на напольные часы, показывая тем самым, что еще есть время.

Без пяти двенадцать пришел Огонь-Догановский.

– Вот, – сказал он, – мои двадцать тысяч.

И отдал деньги Севе. Вслед за этим в кожаном чемоданчике передал свои деньги Долгорукову Огонь-Догановский.

Феоктистов с отдачей своих пяти тысяч медлил…

Ленчик заявился ровно в двенадцать. На нем помимо атласной сорочки было два жилета и шикарный сюртук. Узкие обтягивающие черные брюки в тонкую белую полоску были заправлены в начищенные до блеска яловые сапоги. В руках у него был большой саквояж из телячьей кожи. Войдя в залу, он небрежно отпустил ручку саквояжа, и он шлепнулся на пол.

– Привет всей честной компании! – скопом со всеми сразу поздоровался он. – Ну, чо, когда моток начнем разматывать?

– А мне сказали, что тебя фараоны замели, – произнес Всеволод Долгоруков.

– И замели было! – «маз» весело посмотрел на Севу. – Да только я стремистому как запустил из своего шмеля сары, так и уладил все дело сразу. Так что авыло гутарить. Кому лавье ссыпать?

– Мне, – коротко ответил Сева. – Верну через пять дней с хорошими процентами.

– И сколе? – остро глянул на Долгорукова «маз».

– Восемьдесят, – ответил Сева.

– Лады, – ухмыльнулся Ленчик и добавил: – А ежели номер не оторвется?

– Исключено, – ответил Всеволод Аркадьевич.

– Лады, – повторил Ленчик. – Мортую, тебе повторять не надобно, что с тобою будет, коли кинешь.

– Правильно мортуешь, – сказал Сева. – Лады. Жду через пять дней.

– Заметано… – Ленчик шаркнул ножкой и махнул ручкой: – Адье, господа хорошие…

Когда Ленчик ушел, отдал свои пять тысяч и Илья Никифорович Феоктистов. После такого «фрукта», всучившего Долгорукову сто семьдесят пять тысяч, свои кровные можно было отдавать смело. Ибо кинуть маза – себе дороже. Похоже, и впрямь дело было верное, коли Всеволод Аркадьевич рискует связываться с фартовыми…

– Ну, все, нужная сумма набрана, – оглядел присутствующих Долгоруков. – Теперь жду вас через пять дней в это же самое время. Прошу не опаздывать, господа…

25 октября 1888 года

– Вы оказались совершенно правы! – пристав Мазин с нескрываемым восхищением посмотрел на исполняющего должность полицеймейстера. – Дворники и старухи знают все! Буквально все! Оказывается, погуливал не наш потомственный почетный гражданин Кочемасов, убиенный в Сосновой роще близ Кизического монастыря, а его супруга. И знаете с кем? Со своим соседом по квартире Филимоновым. Это Филимонов нанес ему прежнюю рану на голове, когда Кочемасов застукал их вдвоем и стал разбираться с ним по поводу своей жены. И Филимонов же стрелял в него из ружья в Сосновой роще…

– Вы его арестовали?

– Так точно! Арестование произведено лично мною после обыска в квартире Филимоновых, где было найдено ружье, пыжи и медная картечь.

«Ну, вот, – пронеслось в голове у Якова Викентьевича, – плакало твое утверждение в должности полицеймейстера и чин статского советника. Это «Дело об убиении потомственного почетного гражданина Гурия Борисовича Кочемасова» – простое преступление на бытовой почве, за которое чины не дают и в должностях не утверждают. Теперь вся надежда на Розенштейна. Что он там накопал на этого Долгорукова…»

– Как вам это удалось выяснить? – унылым голосом спросил Острожский. – Давайте все по порядку.

– Перво-наперво мною был опрошен дворник дома, – пристав Мазин просто сиял из-за столь быстро раскрытого преступления. – Он показал, что живут, вернее, жили Кочемасовы крайне не дружно, поскольку его супруга имела преступную связь с Филимоновым, то бишь прелюбодействовала с ним. Дворник сам видел, как они тайком встречались за зданием бывшей конюшни. На мой вопрос, что они там делали, дворник ответил, что не ведает и свечку им не держал. Но только, как он выразился, – Мазин глянул в свои записи в памятной книжке, – «не регбусы они там разгадывали». Позднее он признался, что однажды тайком он все же проследил за ними и незаметно подобрался очень близко к тому месту за бывшей конюшней, где Кочемасова находилась с Филимоновым. «Я увидел, – Мазин снова заглянул в памятную книжку, – что сначала они целовались взасос в губы, а затем стали щупать друг друга за интимные места и громко дышали. Потом Филимонов задрал Кочемасовой платье, а она тем временем расстегивала ему штаны, дабы достать наружу мужское естество, весьма крупное, следует признать». После этого, – Мазин закрыл памятную книжку, – они занялись совершением известного интимного акта стоя, причем одна нога у Кочемасовой была задрана так, что совершаемое ими греховное действо дворник мог наблюдать во всей, так сказать, красе…

– Хм, – выдал в ответ на услышанное от Мазина Острожский и промолчал. А пристав тем временем продолжал:

– Еще дворник показал, что однажды и сам Кочемасов заметил, как его супруга и Филимонов удаляются за конюшню, и, крадучись, последовал за ними, после чего через две-три минуты вернулся оттуда с разбитой головой и весь окровавленный. Дворник попытался было ему помочь, но Кочемасов со словами: «Пошел вон» оттолкнул его и заплакал.