Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Организация цареубийства таким образом, чтобы самим обзавестись достаточно прочным политическим и логическим алиби – это именно то, что могло решить все их проблемы. При этом необходимо было срочно торопиться, пользуясь раздумьями царя: после подписания договора вмешательство подобного рода теряло бы непосредственный смысл, хотя даже в течение некоторого времени после его подписания (но до начала франко-германской войны!) цареубийство или попытка такового вносили, согласно справедливой формулировке Н.П.Мещерского, четкий разлад в международные отношения, доказывая одним, что на Россию надежда плоха, а иным, что России бояться нечего!

Действительно, даже подписав договор с Александром III, немцы, в случае гибели царя, не имели твердых оснований надеяться на Николая II и на неизменность последующего внешнеполитического курса России, а неудачная попытка покушения вселяла-таки неверие в прочность самого Александра III!

Так что предельно допустимый срок готовящегося покушения ограничивался не только предполагаемой датой подписания русско-германского договора, но и приходом сезона, благоприятного для военных действий в Западной Европе: позднее марта месяца Бисмарк, которому требовался определенный ответ, не позволил бы уже затягивать время ни на подписание любых договоров, ни на собственную военную подготовку.

При этом полякам было почти абсолютно все равно: состоится ли покушение или будет предотвращено: коль скоро они обеспечили себе относительно надежное алиби, то и полномасштабно отвечать за преступление им не предстояло ни в каком случае.

Но все-таки цареубийство их устраивало меньше, чем то, что практически произошло: террористов вовремя арестовали, скандал получился достаточный, чтобы возбудить необходимые страсти, но все-таки не столь сильные, как при взаправдашнем цареубийстве. Тем самым сохранялась определенная гарантия того, что при наличии польского следа, избежать появления которого было при сложившихся обстоятельствах довольно трудно, вся русская нация не сдвинулась бы с ума и не обрушилась страшным ударом на Польшу!

Именно так, к примеру, и реагировали в 1914 году австрийцы и венгры на убийство сербами австро-венгерского наследника престола – и предсказывать подобную реакцию не составляло труда!

В то же время обида царя, которую нужно было обратить на Бисмарка, должна была быть гораздо более сильной и целенаправленной у Александра III, «чудом» избежавшего гибели, нежели у его преемника, Николая II, который и позже вечно находился под разными, порой противоположными влияниями, а в 1887 году, когда ему не было еще девятнадцати лет, и вовсе был непрогнозируем и никому толком не известен, поскольку сам государственными делами не интересовался, а вплоть до 1893 года не появлялся ни в Государственном Совете, ни в других правительственных учреждениях[184]!

Да дело заключалось уже даже и не в предпочтительности различных исходов цареубийства (ведь могло получиться всякое, а непосредственными исполнителями террористический акт рассматривался вполне всерьез, и бомбы у них были самые настоящие!), а именно в указанном факторе времени! К концу февраля 1887 года уже не было возможности оттягивать покушение, занимаясь подготовкой террористов: скандал требовался немедленно – как и при упомянутой провокации Зубатова в 1895 году, хотя и в других целях! Хоть что-то нужно было обязательно делать – и притом в самые ближайшие дни, иначе долговременные печальные перспективы Польши станут неотвратимой действительностью!

Притом реальная попытка цареубийства, без должной предварительной подготовки террористов, была почти наверняка обречена на неудачу, как, собственно, и имело место 28 февраля и 1 марта – еще до ареста участников.

В то же время, если бы так же продолжалось и в дальнейшем, то, после нескольких подобных неудачных попыток приступить к делу, сами исполнители могли все это осмыслить и принять решение об отступлении. Именно так и произошло с группой Савинкова при предварительных попытках убить министра внутренних дел В.К.Плеве в марте-апреле 1904 года: тогда заговорщики, сорвав свои нервы на неудачах, сами отказались от собственного намерения, а полиция так и не заметила их приготовлений – включая занятие боевых позиций, хотя большинство участников группы, буквально вертевшихся на глазах у полиции у самого здания Министерства внутренних дел, было беглыми ссыльными, хорошо известными и объявленными в усиленный розыск[185]; позже те же террористы возобновили свое дело и в июле 1904 добились поставленной цели – Плеве был убит. С учетом возможности подобного отступления, гарантия своевременного скандала создавалась только арестом заговорщиков – с поличным и в самый последний момент!

Похоже, что террористы-дилетанты 1887 года были заранее обречены. Их успех и не предусматривался истинными организаторами акции: никто всерьез и не разрабатывал диспозицию нападения, так как выполнять его им давать и не собирались. Их задачей было погулять по улицам с бомбами, пока их не арестуют. Вот 28 февраля они так и гуляли – одно это говорит о том, как далеки они были от возможности совершить нападение: ведь их не готовили на определенный, заранее рассчитанный день и час, и едва ли они были даже способны отличить царскую карету от прочих повозок. Но полицейские соглядатаи от неожиданности не успели сразу среагировать, и террористы не были арестованы. Пришлось им гулять еще и на следующий день. Эти горе-террористы оказались, таким образом, даже не наемными убийцами, а почти невинными жертвами на заклание!

В наше время, чтобы сорвать такой террористический акт, достаточно только анонимного звонка в полицию. В 1887 году телефона в Петербурге еще не было, но для анонимных доносов имелись и другие оперативные возможности.

Заметим, что коль скоро никто из историков (достаточно немногочисленных в данном случае), занимавшихся расследованием дела 1 марта 1887 года, не ставил вопрос о возможном предателе-доносчике, то, понятно, что до сего времени не существует никакой версии относительно идентификации этого персонажа.

Кому принадлежала честь совершить такой донос – казалось бы, совершенно неясно. Перечислим по возможности все имеющиеся варианты.

Посвященным, вполне возможно, был Шевырев; тогда особенно понятен и его странный отъезд накануне решительных действий – почти так же, как позднее поступал и Азеф. Но наверняка не Шевырев, уехавший из столицы за пару недель до намеченного покушения, был непосредственным доносчиком: из Крыма он едва ли мог точно рассчитать момент получения полицией доноса именно тогда, когда это гарантировало максимальный скандал от разоблачения террористов.

Не исключен в качестве доносчика Говорухин, который хотя и уехал еще раньше и еще дальше, и, находясь за границей, имел возможность ничуть не проще, чем из Крыма, влиять на события в Петербурге, но зато нам не известно, когда и каким способом попало к полиции его «предсмертное» письмо, да и не было ли именно содержание этого письма истинным доносом?.. Дальнейший жизненный путь Говорухина вовсе не противоречит подобному предположению.