Последняя истина, последняя страсть - Татьяна Степанова

– Но Клара Порфирьевна…

– Я нашла аудиозапись.

– Какую аудиозапись? Где? – Катя насторожилась.

– Дома. Лесик сделал эту запись из предосторожности и спрятал.

– Майор Ригель обыскал дом в Малаховке и ничего не обнаружил. Никакого тайника.

– А Лесик не в Малаховке это спрятал. А у нас дома. У меня, – ответила Кабанова. – Он был умница. Решил подстраховаться.

– И что на этой аудиозаписи?

– Их разговор с Борщовым, когда тот не просто намекает, а в открытую требует у моего сына долю в доходах от будущего производства, от завода, в обмен… ну, как они всегда обещают – крышу, покровительство, избавление от неприятностей.

– Вы должны предъявить эту запись следствию.

– Ну, уж нет. Я прокурор. А это – убойная улика. Такие улики предъявляют, чтобы окончательно припереть убийцу к стенке. Я это сделаю, но только тогда, когда вы найдете на Борщова что-то еще конкретное – свидетеля, инфу, что угодно. Загоните его, как лису в капкан.

– Можно мне послушать эту аудиозапись?

– Нет. Я не считаю это возможным пока. И если ваш немец… майор Ригель вдруг нагрянет с обыском и ко мне в дом… уверяю, записи он не найдет. Она в надежном месте. И я его никогда не назову.

– Сами говорите, что Борщов профи и опасный. И предлагаете его загнать в капкан без такой весомой улики?

– Лесик мне говорил, что не собирается идти навстречу грабежу со стороны этого типа. Он ему отказал – никакой доли в доходах. Лесик понимал, чем это ему может грозить. Я говорила вам – он пытался собрать о Борщове сведения, компромат. Возможно, ему это удалось. Но точно я не знаю. Я вспомнила лишь, что в тот вечер, когда он позвонил мне, он сказал, что встречается в ресторане с Ульяной, а потом у него еще одна встреча, поэтому он вряд ли заедет вечером ко мне.

– И вы только сейчас об этом вспомнили? – изумилась Катя.

– Да… я… может, я это и помнила, но я сначала решила, что это они с Петькой… тот же заявился в ресторан тогда. А что ему там было делать? Но сейчас я подумала – а вдруг это была встреча с Борщовым? Или же с кем-то, у кого Лесик хотел добыть сведения на Борщова? А тот об этом узнал и убил.

– Но убит был бы в таком случае передатчик компромата, а не ваш сын. Это по логике вещей.

– Много вы понимаете в логике! Лесик мог уже что-то узнать. И Борщову это стало известно.

– Клара Порфирьевна, мне известно одно: кроме Борщова, имеются и другие подозреваемые.

– Так и занимайтесь ими! Только возьмите за точку отсчета то, что я вам сейчас сказала. И всегда помните об этом.

Катя шла к отделу полиции, размышляя о словах Кабановой. Возле отдела – ажиотаж. Патрульные машины подъезжают, из них горохом сотрудники – кого-то ведут в отдел, какой-то народ клубится, снует, мельтешит.

На автостоянке отдела Катя увидела Михаила Эпштейна в деловом синем костюме, тот выбирался из машины с пакетом из «Макдоналдса» и картонным стаканом кофе в руках.

– Михаил Абрамович, добрый день, – поздоровалась Катя с Патриотом Абрамычем, уже по-свойски – их ведь представили друг другу. – А что здесь у нас такое?

– Тевтон Ригель вдруг с утра развил бурную деятельность. Видно, с похмелья. Вчера-то ночью в дребадан вернулся.

– А вы откуда знаете? Вы что, тоже ночуете в отделе?

– Я все знаю и про всех. – Эпштейн улыбнулся ей. – С утра прямо кипеж – допрашивают всех, кто имеет отношение к здешнему экологическому комитету, всех городских активистов – а не вы ли, бузотеры, пришибли Лесика Кабанова? Немец Ригель в своем репертуаре – всех гребет. Другие методы работы ему недоступны. Только арест, задержание, камера, допрос. Что вы от него хотите? Варвар, германец, остгот!

– Он обязан проверять на причастность всех, кто вызывает подозрение.

– Да, это как в сериале «Мандалорец – Таков путь». – Эпштейн засмеялся. – Широко шагает, уже самого дорогого на этом пути лишился – собственной невесты. А скоро и вообще всего лишится. Попомните мои слова.

– Михаил Абрамович, а можно я кое-что у вас спрошу? – Катя – сама наивность и нерешительность.

– Смотря что? – Он улыбался ей. В общем-то, симпатичный мужчина лет сорока, этакая изящная субтильная копия Остапа Бендера, и – родинка на щеке бархатная.

– Это правда, что Лесик Кабанов был такой уж дрянью, как его описывают? Вас он оскорблял, других.

– Прокурорше не мешало бы не только строить собственную карьеру, но в детстве следить за сынком и воспитывать его. Он был дурно воспитан. Дело не в образовании и лоске, дело в таинстве духовном. Я бы сказал так: при вскрытии обнаружилось, что покойник просто не имел сердца.

– Зачем же вы тогда на него работали?

– А вы зачем работаете в полиции? По привычке? Или по призванию? – усмехнулся Эпштейн. – А полицейские вон людей дубинками стали лупить.

– Я криминальный журналист.

– В погонах. И я журналист – только без погон, политический пиар. Спрашиваете, почему я работал на человека, который оскорблял меня в глаза и был законченным антисемитом? Да потому, что он платил мне неплохие бабки. У меня четверо детей от двух браков. Их надо вырастить, дать им образование. Программу нашу на телевидении – и канал-то был кабельный, фиговый – прихлопнули. И вообще телевидение – это сейчас клоака. Это как в говне искупаться, понимаете? Причем публично, напоказ. А здесь… у Фимы Кляпова в его фирме… по крайней мере, все это анонимно, в интернете. Тролль – чем не профессия для журналиста по нынешним непростым временам?

– Времена и правда непростые, – согласилась Катя.

– И вы это мне говорите? – Эпштейн взмахнул стаканом с кофе. Пролил. – Третьего дня, когда в ИВС вы с Ригелем нас так невзлюбили, мне тюремщик здешний крикнул – кто довел нас до жизни такой? И это он спрашивает у меня?! Со всех сторон уже в уши дудят – мы какой год живем в состоянии внутренней холодной войны, противостояния гражданского. Кто не замечает этого, тот полный идиот. Если раньше это выплескивалось лишь в драки на телешоу и скандалы в соцсетях, то сейчас уже по живому пошло. Перекинулось на жизнь обычную, на быт, человеческие отношения, семьи. Это пугающее разделение людей на два лагеря. И это очевидно уже везде – в журналистике, в искусстве, в театре, в научном сообществе, в образовании. Это даже в полиции уже есть, у силовиков – такое разделение! Что говорить о прочих? Это влюбленных разделяет, рушит брак. И куда это нас в будущем заведет? А? Вы не задавали себе такого вопроса? Я последнее время задаю его себе слишком часто. И поэтому я не строю планы здесь. Увы, я их больше здесь не строю. Моя задача скромна: найти хорошо оплачиваемую работу – а Лесик Кабанов при всех его недостатках не скупился. Наколотить бабла. Поднять детей на ноги. Забрать их и – найти другое, более подходящее место для жизни. Кипр мне очень подойдет. Про Монако я вообще молчу. В Тель-Авиве у меня куча родни, но я там скучаю по России.