Королевы Привоза - Ирина Лобусова

– Шутишь? Да ее тут и близко не было! Как мертвого младенца нашли, так…

– Кого нашли? – Таня не поверила своим ушам.

– Мертвого младенца. Прямо возле лавки старика Кацмана! С того и начался еврейский погром.

И баба Катря выложила Тане всю историю о том, как Васька Черняк, свинья с Привоза, рассказал про окровавленную тряпку под лавкой Кацмана, как вытащили корзину, а в ней был мертвый младенец. Толпа начала шуметь – так и пошло…

– Младенец был задушен, – на трагической ноте завершила свой рассказ баба Катря.

– Как задушен? Откуда же кровь? – сразу же сообразила Таня.

– Кровь на тряпке была, которой корзину прикрыли. Вся тряпка в крови!

– А чья кровь?

– Кто ж его знает? Матери, наверно…

– Мать истекала кровью и задушила младенца? – пыталась понять Таня.

– Да о таком никто и не думал, откуда кровь. Мало ли чего… – Баба Катря пожала плечами, ведь лично ей все представлялось простым и ясным. Но совершенно не так было для Тани.

– Кто же убил младенца? – допытывалась она, – кто задушил?

– Ну… старик Кацман, – неуверенно ответила Катря.

– Старик Кацман? – переспросила Таня, не веря своим ушам. – Он же был старый и больной! Я его знала. Страдал от подагры. Он палку свою с трудом поднимал, не то чтобы младенцев душить.

– Ну… не знаю, – как-то растерялась баба Катря, – так никто вроде и не думал… о таком…

– Значит, окровавленную тряпку увидел Васька Черняк и рассказал всем, – подытожила Таня, – а знал он, что в корзине?

– Да откуда ему знать? – удивленно уставилась на нее баба Катря.

– А Кацман? – не отставала Таня.

– Так ведь Кацман младенца задушил… – неуверенно произнесла Катря, – ой, ты как-то переворачиваешь, что все выходит не так…

– А если Кацману корзину подбросили? Что тогда? – не унималась Таня.

– Кто подбросил? – Глаза бабы Катри округлились до невозможности. – Кто ж тогда младенца убил?

– Это и я хотела бы знать, – прошептала Таня.

Итак, полученная информация была неутешительна. Таня узнала, что во время еврейского погрома большевички Марушиной и близко не было возле Привоза. Она не пыталась предотвратить погром, но и не участвовала в нем, не подстрекала к нему. Провалилась – как сквозь землю.

Кроме того, Таню страшно беспокоила история с мертвым младенцем, а почему, она и сама не могла понять. Было в этой истории что-то непонятное, зловещее, и настолько жестокое, какой бывает только черная, первобытная злость. Таня чувствовала, что за этим стоит что-то очень страшное, но что именно, пока не могла понять.

«Вот бы посоветоваться с Володей, рассказать ему», – думала она.

Труп в бакалейной лавке. Конец Дуньки-Швабры. Обыск – находка корзины

На самом углу Фруктового пассажа, там, где улица переходила в немощеную мостовую, стояла москательная лавка с претензией на богатство и с новым названием. Прежде стоявшую тут старую москательную лавку (известную всем не только на Привозе, но и на ближайших улицах) переоборудовали и отремонтировали по-современному и даже обозвали красивым модным словом «Бакалея». Но суть от нового названия не изменилась. Изменился только товар.

Новый хозяин (так же, как и старик-москательщик, спившийся до полного разорения) мало чем отличался от старого. Прежний хозяин мошенничал с клиентами, и новый – тоже.

Товары в лавке были ну совсем невысокого сорта, мука с червями стоила как первосортная, а весы были неисправны, отчего товар постоянно не довешивали. А недавно (и слух этот разнесся над Привозом, как дымовое облако) в мешке с горохом обнаружили дохлую мышь. Но владельца лавки это не смущало.

Благодаря выгодному местоположению (лавка стояла самой первой в начинавшемся торговом ряду) он удачно вел торговлю, пользуясь даже теми слухами, что ходили по Привозу. Он был одним из первых, кто быстро сообразил, что отрицательная реклама может сработать лучше положительной, и повторял часто своим покупателям:

– О моем магазине весь Привоз говорит, слышали? А что дурные слухи, так это завистники. Раз плохо говорят – значит, у меня все очень хорошо.

И люди верили, потому что это соответствует человеческой психологии: раз ругают и говорят плохо, значит, на самом деле все хорошо.

На рассвете ветреного апрельского дня к магазину бакалеи вплотную подогнали гужевую подводу, с которой два ленивых неопрятных работника принялись стаскивать тяжелые мешки.

Несмотря на ранний час, на пороге возник хозяин магазина в теплом пальто, наброшенном прямо на домашний халат. Он зевал во весь рот и протирал заспанные глаза.

– А ну погодь! – вдруг остановил бакалейщик одного из мужиков, перекатывавшего по земле мешок. Веревка развязалась, и из мешка высыпалась часть желтоватой муки. Бакалейщик засунул руку в мешок и, вытащив горсть муки, разжал пальцы.

– Мука лежалая. Вся в комках. И плесенью воняет.

– Как известно, – мужичок пожал плечами, – со склада… первый сорт…

– На складу долго валялась? – хозяин магазина сурово сдвинул брови.

– Как известно… не могу знать…

– Заплачу по второму сорту! Вон, мышиный помет виден.

– Не велено. Продаем как высший класс.

– Я сказал – получишь по второму! Я потом с твоим хозяином разберусь.

– Не велено, – и мужичок быстро поднял с земли мешок, ухватив на весу, неожиданно продемонстрировав недюжинную силу, – не заплатишь, как хозяин велел, товар буду забирать.

Так они пререкались минут десять. В конце концов мешок плюхнулся обратно на землю – бакалейщик согласился заплатить как за первый сорт, и, затянув потуже веревку, мужичонка закатил мешок внутрь магазина. Где, по знаку хозяина, помощник бакалейщика отделил этот мешок от остальных.

– Запах у муки ужасный, – развязав мешок, продавец магазина, молодой, ушлый парень, с удивлением уставился на хозяина, – воняет просто. Зачем вы его взяли?

Подвода уже уехала. Остальные мешки перекочевали в магазин, и, расплатившись с двумя грузчиками, бакалейщик поспешил старательно запереть входные двери лавки (чтобы, не дай бог, никто из покупателей не увидел на самом деле, как выглядит «дорогостоящий товар»).

– Сойдет. Запах выветрится. Просушится. А плесень затрем, – пожал он плечами.

– Вы серьезно хотите продать как высший сорт? Не купят! Воняет, и с комками.

– Еще как купят! В городе голод. Мы цену немного сбросим – за милую душу разметут.