Томас Квик. История серийного убийцы - Ханнес Ростам

из стражей порядка решил сам пойти в спальню и забрать ключ.

Там он обнаружил трёхсотлитровую бочку с кислотой, в которой Дамер держал три человеческих торса. В холодильнике не было еды — зато хранились четыре головы, выставленные в ряд на стеклянных полках, а также части тел. В шкафу обнаружили семь черепов, а в клетке для ловли омаров — пенис.

Вежливый молодой человек приятной наружности усыплял своих жертв, просверливал в их головах дыры и заливал в черепную коробку химические растворы. После этого он совершал с жертвами половой акт, расчленял их и съедал некоторые части тел.

Чем объяснить такое поведение? И как назвать человека, совершившего подобное? Газетчики изо всех сил старались подобрать лучшее прозвище: «Сатана», «каннибал из Милуоки», «воплощённый монстр» — лишь несколько нарицательных имён, коими наградили Дамера, но ни одно не казалось достаточно ёмким и устрашающим.

Как бы ни был ужасен Джеффри Дамер, но вскоре СМИ обратили внимание на нового серийного убийцу, во многом превосходящего всех остальных: это был «русский дьявол», совершивший не менее пятидесяти двух убийств.

И снова: со стороны этот человек казался безобидным и дружелюбным, однако был настоящим воплощением зла. Пятидесятипятилетнего Андрея Чикатило считали «скромным учителем русского языка». Он проживал в Новочеркасске на юге России с женой и детьми. Супруга за двадцать семь лет совместной жизни ни разу не заподозрила, что у мужа есть от неё какие-то тайны.

Серийным убийцей мог оказаться кто угодно. Ты, я, сосед или возлюбленный.

За те двенадцать лет, что советская милиция охотилась за убийцей, были арестованы несколько подозреваемых. Одного из них вынудили сознаться и позже казнили за убийство, к которому оказался причастен Чикатило. Другой подозреваемый не дождался казни, покончив жизнь самоубийством.

В первую же осень в Сэтерской клинике в Швеции заговорили о том, как неизвестный преступник в Стокгольме стреляет в незнакомых ему людей. Перед выстрелом на лбу жертвы появлялось крошечное красное пятнышко, из-за чего убийцу окрестили «человек-лазер».

8 ноября он выстрелил в свою пятую жертву: это был единственный скончавшийся в результате нападений стрелка. В Главном полицейском управлении было неспокойно: многие считали, что «человек-лазер» будет пытаться избавиться от иммигрантов до тех пор, пока его не арестуют. Для полиции это был настоящий вызов: здесь и понятия не имели, где и в каких кругах следует искать подобного убийцу.

Методы «человека-лазера» идеально соответствовали стереотипам о серийном убийце. Он выбирал лиц неевропейского происхождения, действовал в одной и той же местности, его ничто не связывало с жертвами, он был дисциплинирован и не оставлял следов. Правда, в основном ему не удавалось довести дело до конца: из десяти людей, в которых он стрелял, от полученных ранений скончался лишь один. Объяснялось это счастливым стечением обстоятельств: «человек-лазер» просто неверно установил глушитель.

Раздосадованный неудачами «человек-лазер» решил изменить привычный способ убийства. К своей пятой жертве, тридцатичетырёхлетнему мужчине — тому самому, что в итоге погиб, он подкрался сзади, приставил к затылку дуло и нажал на курок. В этом случае жертве не мог помочь даже неправильно прикреплённый глушитель.

В Сэтерской клинике Стуре Бергваль оказался в одном отделении с самыми отъявленными негодяями и преступниками. Статус пациента тут зависел от того, насколько интересными представлялись его преступления и жизненные истории. Стуре здесь нечего было ловить.

Особый пациент

В начале 90‐х старшими врачами Сэтерской клиники работали Чель Перссон и Йоран Франссон, долгие годы тесно сотрудничавшие друг с другом.

Ещё до начала следствия и до того как Стуре Бергвалю назначили психиатрическое лечение в клинике закрытого типа, Йоран Франссон получил 650 крон за проведение первичного психиатрического обследования неудачливого грабителя банка. На основе заключения, которое в народе называют П7 [24], принимается решение, направлять ли обвиняемого на более масштабное обследование.

В справке П7 не оценивается, насколько опасен пациент для окружающих, равно как и не предполагается рассуждений об иных возможных преступлениях, совершённых данным лицом. Но именно для этого к Франссону и обратились — во всяком случае, по его собственному мнению:

«Преступление, за которое он был осуждён ранее, является следствием серьёзной сексуальной перверсии. Человек, страдающий таким расстройством психики, как правило, рискует совершить подобное деяние повторно, в связи с чем весьма примечателен отказ от возбуждения дела по совершению такого рода преступления».

Предположение Йорана Франссона о неизвестных пока тяжких преступлениях оказалось фактически пророческим. Правда, впоследствии сам Франссон признал своё высказывание неуместным.

«Я сожалею, что написал это. Такого не должно было быть в справке П7. И всё-таки я был прав», — заявил он в интервью «Дала-Демократен» в июне 1996 года.

Убеждённость в том, что Стуре совершал преступления и ранее, поселилась также в сердцах лечащих врачей Бергваля. А как известно, кто ищет — тот всегда найдёт.

Медицинские карты и документы, которые я получил от Стуре, дали полное представление о его жизни в Сэтерской лечебнице с самого первого дня. Он не слишком охотно отвечал на рутинные вопросы при первичном осмотре, раздевался и одевался только по команде, но в целом спокойно относился к тому, что ему светили фонариком в глаз, ударяли молоточком по коленям и обследовали на предмет наличия уколов или других повреждений.

На следующий день он встретился с врачом, который позже несколько раз радикально изменит его жизнь. После первого же разговора со Стуре главврач Йоран Чельберг сделал следующую запись:

«Он был спокоен и рассудителен. Прекрасно осознавал, что такое терапия. Он уже проходил лечение в психиатрических клиниках закрытого типа. Мы немного поговорили о его жизненной ситуации и общих трудностях. […] Периодически у него возникают приступы паники, и даже во время беседы он время от времени проявляет напряжённость или чувствительность — его дыхание становится прерывистым. Постепенно он успокаивается. В целом готов идти на контакт».

Когда Йоран Чельберг заговорил о возможном изменении схемы лечения, Стуре яростно запротестовал, что сильно удивило врача. Чельберг не стал назначать новые лекарства, но отметил: «небольшая доза “Собрила”, очевидно, вызвала зависимость, которая сохраняется на протяжении многих лет».

В скором времени жизнь Стуре в Сэтерской больнице пошла своим чередом. Из медицинской карты явственно следует, что он быстро приспособился и вёл себя тихо.

Но в журналах встречаются и записи иного характера: Стуре постоянно ищет контакта с персоналом и жалуется на своё плохое психическое состояние, рассказывая о том, что его преследуют мысли о самоубийстве. 17 мая 1991 года Чель Перссон отмечает:

«Сегодня утром Стуре Бергваль попросил о встрече с врачом. Сказал, что много думает по ночам, им овладевает отчаяние, его