Антрополог на Марсе - Оливер Сакс

Верджил стал самостоятельным человеком, у него появились друзья, и в свободное время он не скучал, не забывая умножать познания в различных областях, пользуясь книгами со шрифтом Брайля (а в более позднее время — фонографическими записями книг для слепых). Верджил интересовался спортом, особенно бейсболом, и любил слушать спортивные передачи по радио. Заводил он знакомство и с девушками, и когда отправлялся на очередное свидание, его не смущали поездки в городском транспорте. Не порывал он и связи с родителями, особенно с матерью, которая регулярно посылала ему посылки с провизией (плодами фермерского труда).

В 1991 году Верджил повстречал Эми, или, сказать точнее, они встретились снова после более чем двадцатилетнего перерыва. Эми происходила из обеспеченной семьи среднего класса. Она закончила колледж в Нью-Хэмпшире, специализируясь по ботанике. Она тоже работала в Ассоциации молодых христиан США (тренером по плаванию), но только в другом городе Оклахомы. С Верджилом она познакомилась в 1968 году на общем мероприятии общества. Они встречались несколько раз, тогда Эми было немногим более двадцати (Верджил был старше ее на несколько лет). Затем Эми переехала в Арканзас, где вышла замуж, и связь с Верджилом потеряла. В Арканзасе она хозяйничала в цветочном питомнике, выращивая главным образом орхидеи, но вскоре бросила это занятие, неожиданно заболев астмой. Через несколько лет Эми развелась с мужем и в 1988 году вернулась в Оклахому. Узнав об этом, Верджил ей позвонил. Они три года перезванивались, пока наконец не увиделись после многолетнего перерыва в 1991 году. «Мы встретились с Верджилом, как будто не расставались», — призналась мне Эми.

Знакомство возобновилось, при этом Эми была более энергичной, проявляя инициативу почти во всех совместных починах. Она посчитала, что Верджил с годами сник, и жизнь его стала рутинной, скучной. Он работал по-прежнему добросовестно, но сузил круг своих интересов, предпочитая в свободное время слушать спортивные передачи, с друзьями встречался редко. Эми сочла, что если вернуть Верджилу зрение, он непременно преобразится, воспрянет духом.

Верджил относился к своей слепоте пассивно, давно смирившись с потерей зрения. Правда, когда его посылали к врачу, он не противился, но диагноз врачей был неизменно неутешительным. Все они полагали, что сетчатка обоих глаз Верджила давно перестала функционировать, и потому операция бесполезна. Эми не смирилась с таким суждением и отвела жениха к доктору Хэмлину. Узнав, что надежда есть, Эми настояла на операции, чему противилась мать Верджила, уверявшая Эми, что он давно освоился со своим состоянием, а операция безусловно окончится неудачей, и лишнее потрясение ему лишь повредит. «Верджил благополучен и так», — говорила она. Сам Верджил относился к проведению операции с равнодушием, инициативы не проявлял и был согласен на любой вариант, который ему предложат.

Наконец в середине сентября операция состоялась. Верджилу удалили катаракту с правого глаза и имплантировали новый хрусталик, после чего, как обычно, наложили на глаз повязку. На следующий день повязку сняли. Наступил момент истины.

Наступил момент истины, который Эми в своем дневнике назвала «настоящим чудом». Но только реакция самого Верджила, как я выяснил позже, не соответствовала героике драматического момента. Не было ни радости, ни непомерного удивления, ни восторженных возгласов «Я вижу, вижу! О небывалое исцеление! О великое чудо!». Когда с Верджила сняли повязку, он пришел лишь в странное замешательство, недоуменно поводя головой из стороны в сторону, и только когда Хэмлин спросил: «Ну, как?», остановил на нем взгляд.

Как пишет Грегори в одной из своих работ, похожее чувство ощутил и его пациент С. Б., потерявший зрение в раннем детстве и подвергшийся хирургическому вмешательству, когда ему было за пятьдесят.

Когда с него сняли повязку и обратились к нему с вопросом, он повернулся на звук и увидел «пятно». Он понял, что это, должно быть, чье-то лицо. Но он пришел к этой догадке лишь потому, что внятно услышал голос и знал, что голоса исходят от человеческого лица.

Зрячему человеку трудно представить себе подобную ситуацию. Люди, наделенные всеми пятью внешними чувствами, используют их в тесной взаимосвязи и уже с первых дней жизни не только хорошо видят, но и осознают назначение картины увиденного. Когда мы открываем утром глаза, то оказываемся в привычном нам мире и не удивляемся ничему, ибо познали окружающий мир на собственном опыте с помощью своих чувств, в том числе и с помощью зрения. Но когда Верджил открыл глаза после продолжительной слепоты, то лишенный зрительной памяти (за сорок пять лет она напрочь утратилась), он столкнулся с пока неведомым ему миром, в котором каждый предмет был ему зрительно незнаком. Верджил стал видеть, но мозг его, воспринимая зрительные сигналы, не снабжал его нужной информацией. И сам Верджил, совершенно неожиданно для себя (как, впрочем, и для врачей) приобрел агнозию.

Можно подумать, что после успешной операции на глазу пациенту снимают повязку, после чего он открывает глаза и обретает нормальное зрение. Так обычно и происходит, но только с теми людьми, которым сделали удачную операцию после непродолжительной слепоты, ибо за это время они не лишились зрительной памяти. С Верджилом произошло по-другому. Да и, готовя его к операции и обсуждая детали, хирурги вряд ли задумывались над тем, что их пациент, прозрев, столкнется с неврологическими и психологическими трудностями.

После удаления у Верджила катаракты у него проверили зрение по таблице Снеллена. Оказалось, что Верджил, к немалому удивлению офтальмологов, видит третью строчку таблицы (показатель остроты зрения — 20/100).[112]Со временем острота зрения немного улучшилась, достигнув показателя 20/80, но поле зрения Верджила (в связи со слабостью центрального зрения) оказалось значительно меньше нормы, в результате чего ему не удавалось сосредоточить взгляд: увиденный им предмет тотчас исчезал из виду, он находил его взглядом и тут же терял опять. Было очевидно, что центральная (маникулярная) часть сетчатки, отвечающая за фиксацию зрения, сильно повреждена, а зрительные раздражения воспринимаются в основном параманикулярной частью сетчатки. Мне пояснили, что сетчатка оказалась изношенной с чередованием участков с избыточной и недостаточной пигментацией, а также с чередованием островков неповрежденной или мало поврежденной сетчатки с полностью атрофированными участками. Желтое пятно сетчатой оболочки глаза было также повреждено, а кровеносные сосуды, питающие сетчатку, успели чрезмерно сузиться. Было и более приятное сообщение: врачи полагали, что повреждение сетчатки правого глаза является следствием давнишних болезней, и потому зрение Верджила не ухудшится. Они также выразили надежду, что сетчатка левого глаза, который собирались оперировать через месяц, повреждена в меньшей степени.

Поговорив с отцом Эми по телефону и узнав, что пятидесятилетнему человеку вернули зрение после продолжительной слепоты, я было собрался немедленно вылететь в Оклахому, но, связавшись по телефону с доктором Хэмлином и получив новые успокаивающие сведения о физическом состоянии Верджила, решил немного повременить и более тщательно подготовиться к встрече с необычным больным. В моей практике не было пациента, прозревшего после длительной слепоты, и я позвонил в Англию Ричарду Грегори, который сталкивался с подобными случаями. Грегори посоветовал мне, какие взять с собой подручные средства для обследования больного. Список продолжил мой коллега Ральф Сигель. Я также созвонился с Робертом Вассерманом, который помогал мне обследовать мистера И., художника с цветовой слепотой. Услышав о редком случае восстановления зрения у слепого, Вассерман выразил желание отправиться в Оклахому вместе со мной. Обсудив цели поездки, мы сочли важным не только обследовать Верджила, но и выяснить его ощущения после восстановления зрения, узнать, какие изменения произошли в его повседневной жизни и как он теперь ориентируется в окружающей обстановке (дома, на улице, в общественных местах) и, наконец, выведать, что чувствует человек после столь исторического события в свой жизни.