Корабль Рима - Джон Стэк

— Но этого оказалось достаточно. Достаточно для того, чтобы нерешительные старики погрязли в спорах. И скоро они уже выражали сомнение, нужно ли вообще строить флот, а если нужно, то на чьи средства. Теперь голосование состоится не раньше чем через неделю. Неделя вместо минуты — и все из-за Гая Дуилия.

Фабиола, переживавшая за мужа, молча смотрела, как Сципион дает выход своему гневу. Пока консул бушевал, она задумалась над одной его фразой: Дуилий словно знал, о чем собирается сообщить Сципион. Усилием воли она подавила эмоции и почти перестала слушать мужа.

Чем больше Фабиола размышляла об этом, тем сильнее становилось ее убеждение, что она права. Вероятно, кто-то предупредил Дуилия. Но кто? И когда? Конечно, на галере, доставившей Сципиона с Сицилии, было полно людей, знавших о блокаде, но судно стояло в каструме Остии, а оттуда двадцать пять миль по запруженным дорогам, да и попасть в военный лагерь гражданскому человеку непросто. Фабиола отбросила эту возможность и сосредоточилась на более вероятных источниках утечки: преторианцы Сципиона, капитан и центурион с галеры, домашние слуги. Похоже, предатель кто-то из них.

Фабиола молча наблюдала за мужем, ожидая, пока Сципион успокоится. И только после этого она попробует утешить его и поддержать советом. Когда же он остынет и снова станет самим собой — возможно, завтра, — она сообщит о своих подозрениях. Если шпион свил гнездо в этих стенах, в чем Фабиола уже не сомневалась, ей придется стать свидетелем жестокости мужа, о которой она всегда подозревала.

* * *

Септимий привел Аттика в римские бани, когда лучи заходящего солнца окрасили верхушки самых высоких зданий Рима. Бани располагались всего в сотне ярдах от Форума, но Аттик поразился, насколько сильно отличается этот квартал от сводчатых храмов и величественных статуй главной площади города. Улицы здесь были узкими, жилые дома достигали восьми этажей в высоту, а мостовые квартала, где жили плебеи, завалены отбросами, вонь от которых, казалось, пропитала сами стены.

Аттик сразу же вспомнил город Локри и его переулки, служившие ему домом первые четырнадцать лет жизни, а также долгие летние дни, когда он рыбачил вместе с отцом, а его желудок был полон, и тяжелые холодные зимы, когда шторм не позволял выходить в море и беднейшие семьи Локри едва не голодали. В те мрачные зимние дни Аттик сбегал из лачуги, где жила его семья, и слонялся по улицам, ничем не отличаясь от людей, которые теперь окружали его. С тех пор он проделал большой путь.

— После захода солнца я не рискнул бы появляться здесь даже с отрядом из десяти легионеров, — с кривой усмешкой заметил Септимий, и Аттик отметил нотку презрения в голосе центуриона.

У главного входа в бани стояли двое крупных мужчин разбойничьего вида, но они беспрепятственно впустили Септимия и Аттика; внутри Септимия узнала пожилая женщина, встречавшая клиентов у входа.

— Старшие братья, Тиберий и Клавдий, впервые привели меня сюда в день, когда мне исполнилось шестнадцать, — с улыбкой пояснил Септимий, — и с тех пор я возвращаюсь сюда по меньшей мере раз в год.

Центурион отмерил требуемое количество серебра, и друзья вошли в переднюю, где рабы проворно раздели их и провели в кальдарий — просторную, облицованную плиткой комнату с бассейном в центре; от благоухающей воды поднимался пар. Скользнув в ванну, Аттик громко застонал от наслаждения: горячая вода быстро расслабляла мышцы, снимая напряжение. Ощущение было потрясающим, и Аттик стоически потел, пока почти непереносимая жара не заставила его встать. Его тут же уложили на низкий стол, и рабыня втерла в его кожу масло, удалив излишки щеточкой. Затем Аттика, который никогда в жизни не ощущал себя таким чистым, вытолкнули в тепидарий, где в теплой ванне уже нежился Септимий.

Погружаясь в воду, Аттик опять застонал, и Септимий громко рассмеялся.

— Ну? — спросил он. — Как тебе?

— Великие боги, Септимий, лучше не бывает.

Аттик тоже рассмеялся и посмотрел на двух красивыхдевушек, которые принесли подносы с едой и большую амфору вина. Септимий проследил за взглядом друга.

— В Риме много бань, друг мой, но в этих предлагают еще и дополнительные услуги, — улыбнулся Септимий, когда в его ладонь вложили кубок с вином.

Девушки оказались ловкими и проворными: приносили вино и еду по первому требованию, а легкая и непринужденная беседа быстро рассеяла скованность мужчин. Через полчаса Аттика охватило неизъяснимое блаженство, а затуманенный вином разум погрузился в мягкую и обволакивающую атмосферу женских чар, которыми словно наполнилась комната. Капитан поднял кубок, но на этот раз сосуд не наполнили вином, а забрали, и одна из девушек помогла ему встать и увела в маленькую комнатку, примыкавшую к тепидарию. Девушка аккуратно прикрыла за собой дверь, повернулась к Аттику и сбросила тунику. У него перехватило дыхание — красота женщины, соединенная с чувственностью молодости, подействовала на него должным образом. Он было заторопился, но опытная молодая женщина, заметив его неловкость, тут же взяла инициативу в свои руки и подтолкнула его к низкой кушетке в углу комнаты. Она гладила плечи Аттика, перебирала пальцами густые волосы на груди, искусно управляя его страстью, затем уложила на кушетку и села сверху. Ее медленные, гипнотические движения заставили его полностью расслабиться.

Потом они лежали на кушетке, обнявшись, и ее ладони снова медленно и плавно скользили по его телу. Аттик, никогда в жизни не испытывавший такого удовлетворения, крепко заснул, на целую ночь забыв обо всем, что происходило за стенами маленькой комнаты в банях.

* * *

Пробираясь по оживленным улицам Рима, Септимий выгнул спину и потянулся. Они с Аттиком проснулись на рассвете, каждый в отдельной комнате бань — в одиночестве. Одевшись, Септимий попрощался — пообещав вернуться — с женщиной, которая встречала их у входа, и друзья снова оказались на многолюдных улицах. Аттику с трудом верилось, что за стенами здания слева действительно прячутся бани, — настолько резким оказался контраст с убогими и наводненными людьми улицами, окружавшими бани, — и эта мысль омрачала весь короткий путь до Форума. Остатки вина в желудках друзей разбудили аппетит, и по дороге они купили у уличного торговца еды. Они не разговаривали, погрузившись в собственные мысли.

— Вон за тем перекрестком… — вдруг произнес Септимий, нарушив молчание.

— Что? — спросил Аттик, заставив себя вернуться к действительности.

— Мой дом, — улыбнулся Септимий. — Вон за тем перекрестком.

Аттик заметил, что при упоминании о доме его друг ускорил шаг, и тоже пошел быстрее. Делийский квартал, где селились представители сословия всадников, среднего класса Рима, был совсем не похож на оживленные улочки и высокие дома бедных районов города, и Аттик сразу же заметил разницу.

— А кто будет дома? — спросил он, вдруг осознав, что за десять месяцев знакомства с Септимием они еще ни разу не говорили о его семье.

— Насколько мне известно, все, хотя я и не был дома два года. Родители, два старших брата… и, наверное, младшая сестра.