Деметра - Андрей Ливадный

Казалось, что это было только вчера. Бледная девочка с коротко остриженными волосами подошла к нему и, протянув руку с белыми пальчиками, на которых четко выделялись голубоватые трепещущие жилки, сказала:

— Привет! Ты новенький?

Антон прекрасно помнил, как растерялся, не зная, что ответить, а потом кивнул и нерешительно пожал холодную ладошку.

— Я Антон… — тихо пробормотал он, словно углядев что-то постыдное в звучании собственного имени.

— А я Дана! — обрадовалась она. — Пойдем, я покажу тебе свои игрушки!

Он согласно кивнул, и она, распихивая возившихся на полу ребят, провела его в дальний угол казармы, где в стенных шкафах хранился скудный скарб приемных детей Города. Открыв одну из створок, она просунула вовнутрь руку и, пошарив там, достала маленькую куклу без головы. Та была голой, с дыркой на плечах и глубокими царапинами на теле.

— А где голова? — простодушно спросил Антон.

Дана печально посмотрела на него и ответила:

— Ей оторвали голову инсекты. Но она умеет ходить и махать руками. Только не разговаривает и не кушает.

Антон понятия не имел, о чем она говорит. Какая-то смутная тень шевельнулась в его памяти. Инсекты… Это слово отдавало из серых глубин чем-то невыносимо-страшным…

— Ты чего испугался? — спросила она, заметив, как внезапно побледнел мальчик.

— Не знаю… — признался Антон. — Я не знаю, кто такие инсекты.

Дана искоса посмотрела на него и вдруг улыбнулась, зло и криво, совсем как Тетя Сержант:

— Ты глупый, да? — спросила она.

— Нет, — насупился Антон. — Сама ты глупая.

Девочка растерялась. Потом пожала плечами и положила на место свою игрушку.

— Как хочешь… — разочарованно произнесла она. Очевидно, ей страшно не понравилось то, как равнодушно отнесся Антон к ее сокровищу. — Тогда пошли смотреть в окно, — внезапно смягчившись, произнесла Дана, схватив его за руку. — Там высотища!..

Так началась их странная дружба.

Это воспоминание больно кольнуло душу. Окурок прочертил в сгущавшихся сумерках плавную дугу и рассыпался искрами, ударившись о ствол дерева.

Антон был зол на самого себя. Между тем потерявшимся мальчиком и нынешним кадетом, одетым в черную офицерскую униформу, лежала пропасть, через которую не перекинуть моста. Он встал и зашагал прочь. Всего одна минута дурацкой слабости… Он непроизвольно сжал покрытые глубокими шрамами кулаки, задыхаясь от приступа внезапной ярости…

Потом это жгучее чувство отхлынуло так же внезапно, как и возникло, оставляя после себя звенящую пустоту и странную горечь… В который раз он не мог понять самого себя. Словно в нем жил еще один, совершенно другой Антон. Стоило ему предельно устать, чуть расслабиться, потерять контроль над своим сознанием, и вот пожалуйста — он уже тут как тут. Совершая разные дурацкие поступки, вроде того, на вчерашних учениях, он действовал словно по злому наитию каких-то скрытых душевных чувств. Ну зачем ему сдалась эта девчонка? Сломала ногу? Да так ей и надо… будет смотреть, куда идет…

Он прекрасно помнил свою первую серьезную размолвку с Даной. Как и первую пролитую им кровь…

…Это случилось два года назад, когда поредевшая из-за отсева группа «младших» перешла к фазе интенсивных практических занятий.

Сейчас он вспоминал тот день с кривой усмешкой, совершенно не осознавая того, что эта гримаса так похожа на зловещую улыбку его первой наставницы, при воспоминании о которой у маленького Антона леденело сердце.

Огромный комплекс зданий, где располагалась школа, в Городе именовали Цитаделью. Никто уже не помнил, с какой целью был выстроен этот квадратный квартал мрачных бетонных коробок с тесными внутренними двориками, похожими на колодцы. Антон однажды слышал, что вроде бы по какому-то «городскому плану» это место было обозначено словосочетанием «муниципальная тюрьма», но его смысл казался совершенной загадкой.

В один из таких квадратных бетонных колодцев и привел как-то под вечер их группу жизнерадостный, розовощекий офицер, чье имя Антон, конечно, уже не помнил.

Зато ему накрепко запомнилась выкрашенная желтой краской металлическая дверь, за которую по одному заводили их всех.

Назад из-за желтой двери не появлялся никто. Очевидно, из здания был другой выход или же кадеты оставались внутри. Пока редеющая на глазах притихшая группа подростков гадала, что же происходит за этой таинственной дверью, настала очередь Антона.

В первый момент он здорово испугался. Выражение, что неизвестность намного хуже любой известной беды, обрело для него внезапный практический смысл, пока он на негнущихся от напряжения ногах преодолевал несколько отделявших его от двери метров. И даже ободряющая улыбка Даны, которую он поймал взглядом, прежде чем войти, оказалась слабым стимулом перед лицом той раздутой воображением опасности, что ждала его за дверью.

Он взялся за холодную металлическую ручку, чуть нажал на нее и вошел. Сзади сухо щелкнул электрозамок, и Антон оказался в небольшом прямоугольном помещении с серыми бетонными стенами и мокрым полом. Из комнаты направо и налево вели две запертые в данный момент двери. Яркий, режущий глаза свет струился от панелей потолка. В углу комнаты над впустившей его дверью с тихим жужжанием ворочалась видеокамера.

Внезапно открылась правая дверь, и в комнату вошел здоровенный сержант с черной, блестящей от пота кожей. На его лице выделялись пухлые губы и плоский нос. Одетая на нем старая униформа, явно используемая как роба, казалось, сейчас лопнет под напором заключенной в ней мускулатуры.

Сержант, прищурясь, испытующе посмотрел на Антона и вдруг обронил в укрепленный на отвороте формы микрофон:

— Давай, Эндрю. Тут очередной соплячок…

Сухо щелкнул электрозамок левой двери, она открылась, и на бетонный пол помещения, который отчего-то был полит водой и влажно блестел, отражая свет ламп, вылетел, кувыркнувшись через голову, инсект…

В тот момент Антон впервые и услышал ЭТО…

Странный, совершенно потусторонний голос, больше похожий на скрежет ржавых, веками не смазываемых петель, прозвучал в его голове, словно раскат отдаленного грома…

Это был вопль отчаяния и страха… Антон сам не знал, откуда он это понял, тем более стоявший рядом сержант не проявил при этом никаких эмоций, — то ли он ничего не слышал, то ли обладал стальными, тренированными нервами…

Отшатнувшись, Антон непроизвольно зажал уши, чтобы не слышать этого отчаянного скрежета, чем вызвал злой и недоуменный взгляд сержанта. Тот действительно ничего не слышал. Вопль звучал в голове Антона, и было бесполезно пытаться заткнуть уши…

— Ты что, щенок, обделался со страха? — внезапно хохотнул сержант, и его глаза сузились до размера щелок. — Никогда не видел живого инсекта?

Он потянулся к поясу, где был укреплен широкий десантный нож. Вытащив его, он наградил инсекта пинком кованого ботинка, отчего тот отлетел в противоположный угол комнаты, и, повернувшись к Антону, протянул ему руку с зажатым в ней клинком.