Безжалостный Орфей - Антон Чиж

Родион признался, что не призрак, и крепко пожал ладонь Бублика, слегка напряженную.

— Мы к вам за помощью. Разрешите небольшой вопрос? — поинтересовался он.

Бублик не возражал, но на всякий случай прижался к спинке кресла.

— Пятого февраля вы завели дело об убийстве барышни Саблиной, — сказал Родион.

Пристав смущенно кашлянул и поправил:

— О самоубийстве… И собственно, закрыто оно уже. И это, понимаете… Ну, сами понимаете, господа… — Добрейший Бублик глазки потупил. Так ему было неуютно под карающим взглядом Лебедева. Что поделать: он мелкая пешка, как начальство прикажет, так и поступит. И закон, и справедливость, и возмездие тихонько отойдут в сторонку.

— Но вы помните тех, кого опрашивали по делу? — ласково спросил Родион.

— Отчего же! Как же не помнить. Все показания как полагается.

— Позвольте взглянуть на показания посыльного.

— Какого посыльного? — насторожился Бублик.

— Из цветочной лавки. Того, что тело обнаружил…

Пристав опять изобразил саму полицейскую невинность:

— Так ведь не застали его, ушел прежде, чем…

Следовало понимать: его не допрашивали и даже не знают, кто он.

— Эх, Роберт Онуфриевич, думал, хоть вы… А вы… — Лебедев угрожающе пыхтел.

Родион вежливо поблагодарил и чуть не силой вытолкал криминалиста из участка. Только скандала с приставом не хватало. На улице, когда Аполлон Григорьевич остыл, он спросил адрес «Дворянского гнезда».

— Сам отведу, — ответил Лебедев. — Нечего скрытничать.

— Вам разве не надо на службу в департамент?

— Да ну их, устал от дураков разнообразного масштаба…

— Кстати, заметил, что за нами слежка? — улыбнулся Родион.

Действительно, за углом дома спряталась подозрительно худая тень.

— Ничего, пусть побегает. Ума наберется… Ну пошли, чего встали, тут рядом…

И Лебедев решительно взмахнул чемоданчиком.

* * *

Медников безмятежно наблюдал за сосулькой. Его крайне занимал вопрос: ежели эта глыба вся целиком свалится, пробьет козырек лавки колониальных товаров или застрянет? А ежели не пробьет, соскочит с крыши кому-нибудь на голову или пронесет? А вдруг по лошади вмажет, что с пролеткой стоит? Или какое другое происшествие усочинит? Вот ведь любопытно! Находясь в безопасном отдалении, швейцар готов был делать ставку на коварную льдину. От этого развлечения его отвлек приятный голос:

— Любезный, вы здесь служите?

Молодой человек плотного сложения с пышными усами смотрел в упор, но без нахальства. Медников степенно поклонился.

— Госпожу Саблину из третьего номера знаете?

Швейцар принял самый строгий вид, готовясь ответить грозно: «Кто такие, чтобы вопросы задавать?», но тут заметил высокого господина с желтым чемоданчиком. Того важного, из самого Департамента полиции. Медников совершил в лице переворот к почтительности и вежливо ответил:

— Как не знать, ваше благородие. Так ведь…

— Да-да, мы знаем, что ее убили.

Такая прямота сразила швейцара. Как мог, он придерживался версии пристава о скучном самоубийстве. Разве знакомым немного намекнул. Дескать… Ну, не важно.

— Утром в день убийства к ней посыльный прибегал с букетом.

— Было дело, — согласился Медников.

— Знаете его? Из какой лавки?

Швейцар уже открыл рот, чтобы уважить господ из полиции, но тут, к ужасу своему, понял, что в лицо-то парнишку знает, а как зовут и откуда — никогда не спрашивал. Вот ведь незадача! Что же теперь делать? Молчать или выкручиваться? Вон как этот глазами-то буравит.

— Надо понимать: лично с ним незнакомы, — сказал Ванзаров. — И откуда цветочки — тоже. Букеты часто доставлялись?

— Бывало… Так ведь я тут стою, а та парадная уж сама собой…

— После того как тело вынесли, закрывали квартиру вы.

— А кому же еще?

— Укажите барышню, которой подарили подобранный букет.

Медников не знал, что и подумать. Ведь аккуратно вынес, и пристав не заметил. Откуда же этот, усатый, прознал? И что теперь за это будет? Узнает домовладелец — погонят ведь в шею и спасибо за беспорочную службу не скажут. Вот попал-то на ровном месте! И чего сунулся? Прямо как наваждение: рука сама к такой красоте потянулась. Вот теперь отольется ему…

— Не стоит беспокоиться, мы никому не скажем, — доверительно обещал Родион. — Ваша дама сердца тут ни при чем. Нам надо осмотреть букет. И оставим ее в покое.

Горестно вздохнув, швейцар назвал адрес. И показал направление: тут сразу, за поворотом Бассейной. Второй подвал от угла.

Через два шага Лебедев догнал Ванзарова. Все-таки шаги у него куда значительней.

— Каким образом? — спросил он.

— Немного колдовства, не иначе…

— Сейчас узнаете силу моего колдовства…

— Аполлон Григорьевич, все же очевидно. Вы описывали огромный красивый букет. Швейцар закрывает квартиру, видит цветы. Что он думает? Наверняка: все равно погибнут. Следующая мысль: отчего бы не сделать роскошный подарок даме сердца. Все очевидно.

— Откуда узнали про его барышню?

— Здоровый сильный мужчина, видный и усатый, на пальце нет обручального кольца. Какой из этого вывод?

— М-да, очевидно… — сказал Аполлон Григорьевич, невольно посмотрев на свой безымянный.

Они шли быстро.

В некотором отдалении следовала жутко таинственная тень.

* * *

С раннего утра Анфиса стояла у корыта. Как назло, свалилось столько работы, что и спину не разогнуть. Дородная деваха, приехавшая из Костромской губернии, могла трудиться от зари и до зари, усталости не чуя. Но и она нынче упарилась. Гора постельного белья стояла нетронутой, а ей накидали три сетки с мужскими сорочками, сетку с дамским бельем и еще скатертей штук пять. И все надо к завтрашнему. Хоть ночь работай. И никому дела нет, как она устала, от корыта головы не поднять.

Жалуясь на судьбу, Анфиса драила наволочку об стиральную доску. Как вдруг из жаркого пара выступили две фигуры. Анфиса стряхнула мыльные руки и приняла грозный вид. Если еще навалят стирки — ни за что не возьмет. Ни за какие деньги. Как бы ни просили. Присмотревшись, она приметила чемоданчик кожаный и пустые руки в перчатках. Никаких мешков с грязным бельем.

Господа выглядели солидно, одеты чисто. Забавно, что разного роста.

Тот, что пониже, улыбнулся всеми усами и сказал:

— Слышали, вам, Анфиса, дружок ваш из «Гнезда» редкий подарочек преподнес.

Голос у молодого, как определила Анфиса, был приятный, как медовый. Так и заползал в женскую душу.