Херувим. Книга I - Полина Дашкова

- А эта женщина с зеркальцем тоже военный врач? - спросилСергей, вставая.

- Юлия? Нет. Она нет.

- И не ларинголог?

Аванесов застыл. Глаза его налились кровью, ободок шапочкипотемнел от пота. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но не крикнул, произнесхрипло, еле слышно:

- Не мучай меня, Сережа, клянусь, ничего плохого с тобойздесь Делать не собираются. Ты мне веришь?

- А вы самому себе верите?

- Не смей так со мной разговаривать! Мальчишка! Я тебе ногисделал? Ну, отвечай!

- Сделали, - кивнул Сергей, - огромное вам спасибо.

- Это плохо? Я плохое тебе сделал, да?

Больше Сергей не сказал ни слова. Разделся до трусов, улегсяна койку. Аванесов, продолжая возмущенно сопеть, сначала стал тыкатьстетоскопом ему в грудь, слушал сердце, потом принялся за ноги, щупал их, мял,просил согнуть и разогнуть колени, пошевелить пальцами. Сергей искоса наблюдалза его лицом. Постепенно от мрачности не осталось и следа, под пышными, спроседью, усами подрагивала довольная улыбка. Доктору Аванесову, конечно, былоприятно видеть блестящие результаты своей работы.

- Я закончил. Все отлично. Давай, Катюша. Ты готова?

- Да, Гамлет Рубенович.

Катя подошла со шприцем в руках, стрельнула вверх тонкойструйкой прозрачной жидкости, выпуская пузырьки воздуха.

- Что это? - спросил Сергей, не ожидая услышать ответа, однакоуслышал:

- Триомбраст. Специальный контрастный препарат для рентгена.- Прохладная ватка со спиртом тронула локтевой сгиб, затем игла плавно, небольно вошла в вену. Катя была мастерица делать уколы.

- Голова может немного закружиться, но это скоро пройдет, -услышал Сергей ее ангельский голос.

- Все, поехали, - уже издалека долетел до него мягкийбаритон другого ангела, гениального хирурга Гамлета Рубеновича Аванесова.

Последнее, что он увидел, были огненные длинные тире,которые плыли над ним, словно где-то поблизости, в негустой, просвеченнойскудным ноябрьским солнцем "зеленке", притаился сумасшедший снайпер ибесшумно палил в одну точку.

Оказавшись дома, Стас Герасимов первым делом разделся доголапрямо в коридоре, босиком прошлепал в ванную, встал под душ и долго, тщательномылся, докрасна растирал кожу жесткой щеткой, пропитанной ароматным гелем,стоял, подставив лицо под горячие упругие струи. Потом, распаренный, розовый,аккуратно побрился и даже стал напевать при этом песню "Гуд бай,Америка!".

В квартире было тихо и чисто, однако его не покидалочувство, будто кто-то наблюдает за ним, и именно для этих невидимых глаз онустраивал маленький концерт под скромным названием "Мне все по фигу".

Зазвонил телефон, но он не стал брать трубку, продолжалнапевать, бережно протер свежевыбритые щеки лосьоном. Руки у него при этомслегка дрожали. В голове упорно звучали слова начальника службы безопасностиотцовского банка: "Сначала пытаются взорвать вашу машину, потом блокируюткарточки и убивают шофера. Зачем?"

- За тем, дурак, что теперь меня раздумали убивать, -произнес Стас громким шепотом и улыбнулся своему отражению в зеркале.

Пока он брился и протирал кожу, он как будто не замечалсвоего лица, поскольку внимательно следил, как скользит по коже тупое рыльцеэлектробритвы, как исчезает неопрятная темная щетина, и волновался, не будет лираздражения. А сейчас, когда процедура была закончена, он отступил от зеркалана шаг и увидел себя с такой радостью, словно в толпе чужих неприятных лицзаметил кого-то горячо любимого.

Стасу нравилось собственное лицо всегда, даже в сложномпереходном возрасте. В любом настроении, при любых обстоятельствах, он глядел взеркало с огромным удовольствием. Мужественные, правильные черты, возможно,несколько стандартные, но разве это плохо? Высокий ровный лоб, прямые широкиеброви, довольно низко расположенные, так, что взгляд получался всегда чутьисподлобья.

В ванной над зеркалом были ярчайшие, беспощадные лампы, и,вглядываясь в свои усталые серые глаза, он постепенно стал чувствовать резь,потом слезная радуга заволокла все вокруг и в дрожащем разноцветном тумане емувдруг почудилось, что кто-то стоит у него за спиной. Он резко обернулся.Разумеется, никого не оказалось, но образ остался плавать в сознании такотчетливо, что нельзя было не поверить.

Из ванной он отправился в спальню, открыл огромный шкаф,принялся задумчиво перебирать дорогие рубашки, пиджаки, брюки. Выбрал самыйлюбимый свой костюм, серо-синий, цвета предгрозового неба, к нему идеальноподходила бледно-голубая рубашка и темно-синий галстук со строгим рисунком.Стас быстро оделся, закрыл шкаф, оглядел себя в огромном зеркале, провел поволосам ладонью, смоченной легким гелем, и вдруг страшно, хрипло вскрикнул.

В зеркале у него за спиной отражалась кровать. Она былааккуратно застелена, Накрыта белоснежным шелковым покрывалом. Посерединеторчала какая-то кривая палка, и на нее был нанизан прямоугольник из плотнойбумаги. Несколько секунд Стас стоял как вкопанный и не мог повернуться. Ателефон между тем продолжал надрываться.

Наконец очень медленно, боком, он шагнул к кровати. Палкаоказалась куском ржавой строительной арматуры. Ее воткнули в матрац, а сверхунанизали фотографию Стаса. Он заставил себя подойти еще ближе. Фотография былаего любимая, студенческая. Она лежала под пластиком на его письменном столе.

Обустройством его квартиры занималась мама. Она выбралабелое итальянское покрывало для кровати, и сейчас нежный шелк был безнадежноиспорчен, надпорот посередине ножом или ножницами.

Мама придумала накрыть светлую столешницу дорогого столапрозрачным пластиком и сама выложила под ним композицию из семейных фотографий.Кинувшись в кабинет, Стас убедился, что все прочие снимки на месте, исчезтолько его портрет студенческих времен. Он тут же проверил ящики стола. Тамлежали деньги, пять тысяч долларов сотенными купюрами в плоской коробке из-подсигар. Пересчитывать не стал, сразу на глаз определив, что на деньги непокушались.

Вообще псих, посетивший его, был аккуратен и по-своемучестен. Он не оставил никаких следов пребывания в квартире, кроме жуткой композициив спальне.

Стас вернулся туда с большим мешком для мусора, сначала снялфотографию, стараясь не глядеть на нее, быстро порвал в мелкие клочья и бросилв мешок. Потом с огромным усилием принялся выдергивать кусок арматуры. Он былвбит накрепко, прошел сквозь остов кровати и глубоко вонзился в паркетную щель.У Стаса не хватало сил просто вырвать его. Он дергал и крутил в разные стороны,почти теряя сознание. Итальянская кровать красного дерева жалобно скрипела,звенели пружины, в этом скрипе и звоне ему слышался издевательский тихий смех.