Замок отравителей - Серж Брюссоло

— Нет, — вздохнул монах. — Мошенников уже не найти… да и слухов об этом обмане нельзя допустить.

— Что тогда?

— А то, что мне страшно, — наконец признался Дориус. — Используя эти нечистые останки в религиозной церемонии, я оскорбил Бога и потешил дьявола. Лукавый высоко ценит подобные богохульные шутки. Я, не зная того, чистосердечно слушал черную мессу. Меня провели, но сатана обожает простачков.

— Я не принадлежу церкви! — оборвал его Жеан. — Ничем не могу облегчить вашу душу. Идите на исповедь или посоветуйтесь с настоятелем.

— Нет! Ты ничего не понял! — завизжал Дориус, заливаясь краской. — Благословив фальшивые мощи, я разбудил дьявола… С этого дня кости начали сами шевелиться в ларце. Я не раз слышал их постукивание.

— Это крыса, — постарался успокоить его проводник. — Крысу привлек запах, и она залезла в раку.

— Нет! — запротестовал Дориус, — поверь мне… Это был звереныш, который сам себя собирал. Невероятный зверь, раздраженный тем, что вынужден создавать себя из различных костей. Это я породил его… понимаешь? Это я вызвал его к жизни. Он кое-как собрал свой костяк, свой скелет. Но существо это несуразное, бессмысленное… немощное. Непоправимо уродливое. Рожденное, чтобы страдать, полное ярости и злобы.

— Вы заговариваетесь, аббат, — вздохнул Жеан. — Откроем ларец, я убью крысу, и вы снова будете спать спокойно.

— Ларец пуст, — задыхаясь, выговорил Дориус. — Слишком поздно, звереныш уже ушел.

— Как?!

— Пошли, покажу.

Взяв подсвечник, Дориус открыл дверь и углубился в пустынный коридор. Жеан последовал за ним, не зная, как относиться к этой небылице. Ирана, конечно, посмеялась бы. А у Жеана ум был не такой критический, как у трубадурши, и рассказ монаха его неприятно поразил.

Они пришли в небольшую ротонду, заплесневелую от сырости. Там под каменной скамьей валялся перевернутый ящичек с открытой крышкой.

— Видишь? — выдохнул Дориус.

Жеан опустился на колени. Да, это рака. Печати из красного воска сорваны. В ящике ничего нет. Кто мог его опустошить? Собака? Глупость: ни одна собака не унесла бы все кости. Здесь нужна свора собак…

— Звереныш воссоздал себя и ушел, — заикаясь, произнес Дориус. — Сейчас он бродит по замку, озлобленный.

— Вы его видели? — спросил проводник, поднимаясь с колен.

— Нет, не видел, — признался монах, — но мадемуазель Ода — да… Вчера вечером звереныш проник в ее комнату, он говорил ей ужасные вещи… С тех пор бедное дитя пребывает в страхе. Поэтому я и послал за вами, за тобой и трубадуршей. Пока Ирана будет успокаивать Оду, ты обшаришь все коридоры, чтобы прогнать озлобленного звереныша. Я благословлю твой меч. Как только лезвие коснется чудища, его скелет рассыплется.

— Похоже, вы очень уверены в этом лекарстве, — проворчал Жеан. — А я не очень-то смыслю в колдовстве.

— Сделав это, ты сможешь уехать, — пробормотал Дориус.

Проводник уловил в его словах скрытую угрозу. Не стоило доводить монаха до крайности: страх мог превратить его в опасного противника.

— Я хочу, чтобы Ирана успокаивала Оду своими песнями, — пояснил Дориус. — Все это женские дела, которые мне совсем не подходят. Не хочется, чтобы это дитя с воплем вскакивало среди ночи.

— Что ей сказал звереныш?

— Чудовищные вещи, которые я не могу повторить; они, без сомнения, выходят из уст дьявола. Пойми, очень важно действовать быстро. Со временем звереныш станет зверем. Он обрастет плотью, кожей, шерстью, появятся когти на лапах. Пока он еще слаб, но это не надолго. Звереныш питается нашим страхом, и как только станет известно о его существовании, он вырастет, и его не победить. Когда он разрастется и будет злее медведя, мы окажемся безоружными перед ним.

— Покажите мне наши комнаты. Мне надо поговорить с Ираной и набраться сил. Освободите нас от соблюдения поста и велите принести нам обильное угощение. С чудищами на пустой желудок не сражаются.

— Согласен, — проблеял Дориус. — Ради такого задания можно сделать исключение. Я освобождаю вас от поста.

«Жирная каналья! — думал Жеан, направляясь в апартаменты Оды де Шантрель. — Каким же ты сделался уступчивым. Хорошо бы ты от страха немного похудел».

Ода спала на предпоследнем этаже главной башни. Для нее освободили и вычистили бывшую комнату Орнана де Ги, труп которого перенесли в подвал: очень уж от него воняло. Сейчас над ним трудились бальзамировщики, но привести барона в пристойный вид было неимоверно трудно. Похоронить его собирались этим же вечером.

Дориус приоткрыл дверь, показал Жеану Оду, спящую на своей кровати; ее лицо было бледным, глаза опухли от слез.

— Я отослал всех стражников, — сказал он. — Они слишком болтливы. Если кто-то посторонний прознает про чудище, начнется ужасная паника. В епископстве подумают, что я не способен управлять событиями. Следует соблюдать осторожность.

Как только Дориус удалился, чтобы дать распоряжения, проводник осмотрел близлежащие помещения вплоть до мельчайших уголков. Он ничего не знал о повадках дьявольского зверья, поэтому облава показалась ему затруднительной и опасной. Жеан надеялся, что Ирана просветит его, но ошибся: молодая женщина при встрече рассмеялась ему в лицо.

— Не будь таким глупым, — задыхаясь от смеха, проговорила она. — Если уж и есть здесь несмышленыш, так это ты! Оде все это приснилось после тяжелого дня, тем более она видела, как палач толок в ступе большим пестиком останки Гомеле.. А что до костей в раке, думаю, их утащила собака, вот и все. Нет никакого дьявольского вмешательства.

— Хотел бы я быть таким же уверенным, как ты, — вздохнул Жеан.

— Ты скоро таким станешь, — ободрила его Ирана. — Держу пари, ночью зверь и носа не покажет.

В ней было столько убедительности, что Жеан почти поверил ей. Напрасно: в этот раз Ирана ошибалась…

Им принесли ужин, которым можно было бы заполнить их желудки, съежившиеся от поста, но аппетит пропал. А ведь тут были рыба, приправленная травами, каплуны и вдоволь ячменного пива. Однако Жеана и Ирану грызла глухая тоска, поэтому они лишь попробовали всего понемногу.

Дориус не появился. Он заперся на двойной оборот ключа в часовне и каялся перед алтарем, взывая к милости Божией. Прежде чем уединиться, он отдал необходимые распоряжения; Жеан и Ирана могли теперь свободно ходить по всему замку.

Когда Ода проснулась, Ирана подсела к ней и пела песни Бретани, отвлекая от тревожных мыслей до самой ночи. Жеан завернулся в плащ и улегся на каменной скамье, чтобы поспать перед ожидающим его длительным дежурством.

Проснулся он, когда солнце уже заходило. Разбудил его звон колоколов на звоннице церкви, игравших отходную. Жеан совсем забыл о похоронах Орнана де Ги.