Гиль-гуль - Елена Некрасова

Юнь-цяо рассказывает воодушевленно, Сян-цзэ не перебивает, просто надо побыстрее отделаться. Второй раз Юнь-цяо увязалась за ней в магазины, странная девочка, подружек, что ли, нет у нее?

…а потом Ли исчезла и больше не появлялась, потому что поняла, как сильны ее чары и не хотела больше никому вредить… Она, конечно, очень страдала, земля ее не принимала, и носилась она по ветру среди полей и лесов, появляясь то здесь, то там, и душа ее жаждала быть человеком… Студент Цзы и Лянь-сян тоже сильно по ней тосковали, и вот в один прекрасный день по городу пошли слухи, что у одного богача, торговца Ши, умерла юная дочь, а к вечеру вдруг воскресла и говорит отцу и матери, что она совсем не их дочь, а покойная дочь судьи Ли и возлюбленная студента Цзы, а душа их бедной дочки теперь далеко…

Сян-цзэ недоумевает — как мог старик доверить эту роль своей внучке? До сих пор она играла только странствующего монаха, и даже в этой бессловесной маленькой роли Сяо Юй находил массу недоразумений, а тут… Гримом можно подправить лицо, костюм скроет недостатки фигуры, а слабый неустойчивый голос? А угловатые манеры? Что говорить, любой юноша куда лучше сыграл бы роль соблазнительной бесовки, чем нелепая Юнь-цяо…

…А дело было так. В своих метаниях бесовка Ли случайно залетела в дом торговца и увидела, что на постели лежит умирающая девушка, в беспамятстве устремилась к ней и слилась с ее телом. Но вот беда — эта девица Ши совсем не блистала красотой, и, посмотрев на себя в зеркало, Ли горько заплакала и застыдилась своего вида. Как теперь показаться студенту? Став человеком, она готова была бежать к нему с радостной вестью, а теперь принялась выть и стонать, а потом легла в постель, накрылась одеялом и так лежала больше недели, не принимая ни пищу, ни питье. Все ее тело стало опухать и покрываться зудящими корками, а на девятый день вдруг кожа слезла и Ли стала красавицей, как и прежде. Тут же сыграли свадьбу, и зажили они счастливо втроем: Цзы-мин, лиса Лянь-сян и Ли, ставшая теперь человеком…

Наверняка старый хитрец что-то задумал, в противном случае безголосую толстуху освищут при первом же выходе и пьеса провалится. Может быть, именно это ему и нужно? Сегодня Сян-цзэ ничего не купила, кроме цветочного мыла и пары теплых чулок, выходной пропал зря… зато Юнь-цяо довольна покупками — теперь есть из чего шить костюмы. Такие кисти брать или сякие? Не тонковата ли золотая нитка? Какие шаровары подойдут к розовому платью? Посторонний наблюдатель не усомнился бы в том, что юная ученица спрашивает совета у маститой портнихи Сян-цзэ. А Юнь-цяо сшила уже не меньше сотни костюмов…

…Вскоре у Лянь-сян родился сын, а сама она захворала и с каждым днем все больше слабела… но вот что странно — она не пускала к себе врачей, как будто хотела умереть, и говорила: «Перестаньте же плакать, я рада умереть, возможно, мне тоже удастся стать человеком, и мы снова встретимся…» С этими словами Лянь умерла, и ее труп превратился в лисицу, так что хоронить пришлось в закрытом гробу. Прошло лет десять, и вот однажды в дом стучит нищенка и просит купить у нее девочку, а девочка эта — вылитая Лянь-сян. Цзы-мин с женой, конечно, сразу же купили ее и стали расспрашивать, но девочка их совсем не помнила, говорила, что зовут ее Янь и она три года как сирота, хотя вся ее наружность — и лицо, и манеры, и голос… тогда Ли сильно шлепнула ее по затылку и закричала: сестрица Лянь, а сестрица Лянь! И девочка что-то смутно стала припоминать, как будто просыпаясь ото сна, и вдруг воскликнула: «Да, да! Ну конечно! Ты та самая сестрица Ли, что стыдилась быть бесом!» И рассказала им, что когда она родилась, то сразу же заговорила, но это было сочтено зловещим знаком, и родители стали поить ее собачьей кровью, чтобы снять проклятие. От этого сознание прошлой жизни помутнело, а затем исчезло… Потом она познакомилась со своим сыном, который был старше ее на год, и стали жить все вместе, как прежде. А весной Ли и новая Лянь-сян говорят Цзы-мину: «Мы в двух жизнях своих были дружны и больше не хотим разлучаться. Надо бы зарыть наши кости в одну яму, чтобы и после всегда быть нам вместе». Цзы согласился, достал из могилы лисий скелет, отнес на могилу дочери судьи Ли и похоронил их вместе…

Конечно, Сян-цзэ сердита только на себя, не надо было идти на поводу. Девочке надо принимать витамины, сероватая бледность кожи еще не признак болезни, но питается она явно не правильно…

— А ты придешь в пятницу? У нас, считай, премьера «Санчакоу», Тан-хоя теперь играет новый актер, Чжу Дэ, дед говорил?

— Не получится, в среду мы уезжаем в Шанхай.

— Ух ты! На экскурсию?

— Ну, если Алексей Григорьевич захочет остаться на выходные… а так по работе, конечно.

— А я никогда не была в Шанхае, я вообще нигде была, только в Чанша, но там неинтересно… На автобусе поедете?

— На поезде.

— Жаль… А то я бы с вами напросилась, дед меня с вами точно бы отпустил…

Все-таки ужасно наглая девица, наглая и бездарная… Особенно противно, когда люди ведут себя так нагло, не имея на то оснований. Наверное, хочет походить на старика… а зря, не ее случай. У Сян-цзэ начинает болеть голова, в правом виске уже пульсирует тупая боль, надо поскорее на воздух. Она знает, что еле заметный надбровный шрам постепенно наливается кровью. Этот шрам — подарочек Сяо Юя… он как лакмусовая бумажка, стоит ей всерьез разозлиться, сразу — напоминание… Так. Надоело.

Аппетита все равно нет, тем более при виде того, как Юнь-цяо расковыривает и уплетает голубя. Сян-цзэ терпеть не может это коронное блюдо местной кухни — голубь целиком запекается на углях, в перьях… Фу. Надо ж было заказать эту дрянь. Запах горелых перьев. Сейчас Сян-цзэ «вспомнит» о каком-нибудь важном деле, попрощается и быстро уйдет…

Все магазины открыты, но почему-то пропало желание… хотя ничего странного. Не сказать, чтоб внучка сильно испортила настроение, его и так не было… Ходить по центру опасно, можно столкнуться с Юнь-цяо и раскроется обман. Купить чай и сразу домой… На улице Чжуншань открылся новый магазинчик, отлично, как раз по пути… А потом можно будет зайти в храм Гуйюань, почему бы и нет? Она давно собиралась. Интересно, помнит Фэй-янь их детский уговор? Если она еще жива… В пятнадцать лет Сян-цзэ увезли в Чунцин, а ее подругу на север, в Ланьчжоу, и больше они не виделись. Была война, японцы приближались к Уханю, все разбегались кто куда… девочки договорились, что если потеряются и не смогут найти друг друга, оставить весточку о себе под большим серым камнем в персиковом саду храма Гуйюань. Они даже выдолбили специальное отверстие и закрыли маленьким острым камешком — незаметный для посторонних тайник. Камень по-прежнему на месте, но записки от Фэй-янь там нет, Сян-цзэ проверила сразу после приезда, еще прошлым летом… Хотела сама написать, но почему-то не стала… Почему? Наверное, потому что была не одна… да и глупо вспоминать какие-то детские клятвы. Дом Фэй-янь на Яньцзяндадао разрушен, соседние дома пустуют, никто ничего не знает… Их дом тоже разрушен, все заросло… Вот парадокс — живая плотность вещей в их разрушенном доме куда более реальна, чем, например, ее обжитая квартира в Пекине, не говоря уже о комнате в общежитии… Даже не надо закрывать глаза, чтобы мысленно потрогать резной буфет с закругленными стеклами, его гладкие и шершавые места, почувствовать его запах. Да… сентиментальные настроения — признак надвигающейся старости, не иначе… Эти чулки, чулочный магазин, эта бумажка… вот что ее поразило. Пожилая продавщица с неприятно обвисшим лицом записала и сунула ей в карман адрес своего магазина. Выйдя на улицу, Сян-цзэ уже собиралась выбросить этот клочок, но мельком прочитала имя женщины. Чжан Цю-жун. Это могло быть и ее имя… Фамилия Чжан не редкость, конечно… но Цю-жун! Мама рассказывала, что так хотел назвать Сян-цзэ отец — Осеннее Лицо, потому что она родилась вместе с осенью… но мама воспротивилась — очень поэтично, но что это за имя для девочки? Осеннее лицо, увядшее лицо… И странно, что как раз сегодня утром Сян-цзэ вспоминала об этом, глядя на себя в зеркало. Мама не увидит ее осеннее лицо, а оно уже меняется. Кожа стала менее эластичной, это незаметно, но вмятинки от подушки разглаживаются теперь не так быстро… Если прижать пальцами внешние уголки глаз и моргать быстро-быстро и делать так каждый день, веки не будут опускаться… и тончайшие морщинки долгие годы останутся заметны только себе самой… а если походить по комнате с высунутым языком, отлично укрепляется подбородок. Ну и кремы, разумеется… Можно сохранить и мертвое тело, притираниями всякими… а не только живое. Когда она начала сохранять свое тело? Лет в тридцать, наверное… ну да, уже в Пекине. Ольга Петровна изобретала чудодейственные маски, и всякий раз, заходя в гости, Сян-цзэ становилась то розовой, то зеленоватой, то липко-прозрачной… Но выглядеть стала лучше, это факт. Хотя нет, в Шанхае она изредка посещала массажный салон… А зачем сохранять тело? Чтобы помедленней превращаться в морщинистого бульдога Чжан Цю-жун… Возможно, на старости лет она тоже будет торговать чулками? Что-то в этом есть, какой-то знак… Нет, сегодня она уже никуда не пойдет, такая темень… и надо успеть на семичасовой паром. В прошлую субботу улицы освещались куда лучше в честь Восьмого марта… Идиотская вечеринка, испорченное соусом красное платье, их ранний уход и то, что могло бы наконец произойти в его комнате… но жена Котова вдруг надумала рожать раньше срока. Как назло… Таких совпадений просто так не бывает… И Сяо Юй заявил ей прямо, без всяких своих кривляний: «У вас с ним разные судьбы, сама ведь знаешь, и не держи его… Считай, что он мертвец, помнишь Ду Фу?