Безмолвное дитя - Сара Дензил

Я щёлкнула выключателем, и всё вокруг ожило.

— Всё хорошо, Эйден, можешь заходить. Не бойся. — Я хотела было поднять внешнюю дверь гаража и впустить внутрь дневной свет, но вокруг дома продолжали ошиваться репортёры — куда они денутся?! Поэтому пришлось довольствоваться светом, проникавшим через дверь в кухню. — Хочу тебе кое-что показать.

Стены были увешаны холстами. Большинство картин были мои, которые я начала рисовать сразу после наводнения и не могла остановиться, пока наконец несколько лет назад меня не отпустило, и я не смирилась со «смертью» Эйдена. Глубоко вздохнув, я взяла Эйдена за руку и повела по гаражу. Ощущать его руку в своей было необычно: она была намного больше той детской ручки, которую я держала десять лет назад. Несмотря на то, что на вид он был намного младше его сверстников-школьников, нельзя было забывать, что он уже подросток. Почти что взрослый человек.

— Это мы с тобой, — сказала я, показывая на портрет молодой девушки с большими глазами, держащей на руках младенца. — Когда ты появился на свет, я боялась всего подряд, но так тебя любила, что страхи отступили на задний план. А вот ты в плаще Супермена. — Я улыбнулась: картина была нарисована по памяти через полгода после исчезновения Эйдена. За агрессивными мазками и обилием красного скрывалась мучительная боль, но нахальную физиономию Эйдена мне удалось запечатлеть идеально. Мы перешли к следующему портрету, и улыбка улетучилась. — А вот с этой всё сложнее. Мне было плохо, я очень скучала по тебе и не знала, куда себя девать. Чувствовала себя такой никчёмной… — Это был мой собственный портрет крупным планом. Та я, что была на картине, ощерилась, глаза глубоко запали, кожа была покрыта красными пятнами, а над скулами расплылись тёмные синяки. После наводнения прошёл год, и я переживала период сильной злости.

Я сжала руку Эйдена и двинулась дальше. По крайней мере, он потихоньку привыкал к моим прикосновениям. В следующей группе картин одна была похожа на другую.

— Видишь? — тыкала я пальцем в каждую по очереди. — Эти торты я делала каждый год на твой день рождения, ни одного не пропустила. Третье апреля. Вот первый год, я испекла для тебя торт с Железным СуперБэтменом[12]. Смотри, у него плащ, железная броня и ушки, как у Бэтмена. Тебе бы понравилось. В тот год было солнечно. А вот этот был в виде «Феррари» с крыльями. Ты каждый раз говорил, что хотел бы на день рождения летающую машину. Потом я сделала тебе торт с драконом, совсем как твой Ореховый. Там и внутри были грецкие орехи с ванильным кремом. — Мне пришлось сделать паузу и откашляться, чтобы не дать волю чувствам. — Понимаешь, зачем я всё это рисовала? Я хотела выразить красками свои чувства. Когда ты пропал, я стала рисовать. Всё это нарисовала. — Я пробежалась глазами вдоль всей плотно увешанной картинами стены, дойдя до самой последней. Той, что с одной стороны была вся разорвана в клочья. Задерживаться на ней я не стала. — Так что ничего страшного, если тебе тоже хочется нарисовать то, что ты чувствуешь. Я поставлю тебе мольберт. Здесь у нас есть краски, и я буду рада, если ты снова будешь рисовать, как в детстве.

Я переставила мольберт в центр помещения, опустила подставку до высоты, удобной для Эйдена, подтащила к нему маленький столик, а прямо перед мольбертом поставила стул. Затем я принесла пару банок из-под варенья, наполненных водой, а рядом с ними разложила краски и кисти — все, какие были.

Где-то в душе я горела желанием присоединиться к нему и размышляла над тем, послужит ли для него стимулом, если он увидит, что кого-то ещё рядом с ним занимается творчеством, но в конце концов решила, что это целиком и полностью его дело. Он имел право побыть наедине с самим собой, и поэтому, как только я всё приготовила, я удалилась на кухню и заварила чашку чая. Через некоторое время, осторожно высунув голову в проём двери в гараж, я увидела, что Эйден сидит, склонившись над полотном и совершая кистью дугообразные движения. Я улыбнулась и сделала глоток чая.

* * *

Временами у меня появлялось явственное ощущение, что Эйден вот-вот заговорит, и один из таких моментов наступил, когда он закончил свой рисунок. Он подошёл к двери в кухню и застыл прямо на пороге.

— Ты закончил? — спросила я.

На этот раз я сделала паузу. Я ясно чувствовала, что он хочет что-то сказать. Он хотел сказать, что закончил работу и доволен собой, я поняла это. Вместо всего этого всё, чем он меня удостоил, был очень робкий, едва заметный кивок, но и его было достаточно, чтобы сердце у меня потеплело от счастья: наконец хоть какой-то прогресс!

Я направилась за ним в гараж, где он с гордостью представил ещё одно своё внушающее ужас творение, и я сделала всё возможное, чтобы не выглядеть напуганной. На этот раз он использовал краски синих и зелёных оттенков, которые смешивались на холсте в вихрь мазков, спиралью сходящийся к центру, к маленькой чёрной точке. Глядя на картину, я мгновенно вспомнила о туннелях в своих ночных кошмарах.

— Очень красиво, солнышко! — резюмировала я.

Чуть позже, пока Джейк всё ещё был в школе — он брал отгулы на первые несколько дней, когда репортёры особенно досаждали, но было очевидно, что он рвётся на работу, и я решила его отпустить, — я повезла Эйдена повидаться с отцом и бабушкой. Я сделала это не только чтобы просто вытащить Эйдена из дома, но и чтобы не видеть Дениз, которая каждый день являлась к нам со своей вымученной улыбкой, от которой у меня уже началась чесотка.

Соня усадила Эйдена в общей комнате мини-гостиницы и принялась читать ему «Хоббита». В соседней комнате сидел Роб, изучая разложенные по всему столу газеты.

— Ты только посмотри, что пишут эти подонки! — ткнул Роб на прессу.

— Что-то нет особого желания, Роб. Я стараюсь держать Эйдена подальше от всего этого, если честно. Какая ему с этого польза? — Малышка пихнула ножкой где-то в районе мочевого пузыря, и я поменяла позу, поглаживая верхнюю часть живота.

— Я же не собираюсь ему показывать, Эм, за кого ты меня принимаешь?!

— Ладно, но учти, что он буквально за стенкой.

Роб пронзил меня взглядом своих пылких карих глаз:

— Я в курсе. Просто хотел тебе показать.

Ясное дело. Роб говорун, когда его что-то беспокоит, ему нужно выговориться, поделиться с кем-то тем, что у него на душе. А у меня всегда было наоборот: я всё держу внутри до тех пор, пока не почувствую, что вулкан готов взорваться. Я предпочитаю не вспоминать о том случае, когда я допустила такое извержение — оно имело место лишь раз в жизни, но это было крайне непривлекательное зрелище.

— Глянь, вот то самое моё фото. Подписали «Отставной офицер Роберт Хартли». Какой я отставной?! Они хотят, чтобы выглядело так, будто я уволен. А тебя изображают как какую-то святую. Все тебе сочувствуют.

— Ой, Роб, да мне без разницы.

— А ещё вот, взгляни, они напечатали рисунок, который Эйден сделал в больнице.