Как говорить с детьми, чтобы они учились - Элейн Мазлиш

Миссис Детнер затрясла головой и сморщилась.

– И Энджи Милано тоже в вашем классе! Да, вам не повезло… Этой девчонке ни в чем нельзя верить. Она постоянно лжет!.. Неужели они перевели в ваш класс и Джоуи Саймона?! Он очень плохо учится, интеллект на уровне трехлетнего малыша. Ничего не знает, но хлопот вам доставит немало.

Я слушала, не произнося ни слова, а моя наставница продолжала изучать классный журнал:

– И Генри Берт здесь? Это очень застенчивый, нервный мальчик, тихоня, но он не доставит вам хлопот… И Джимми Поттс тоже. Вот только он очень медлительный… А вот с Роем Шульцем вам не повезло. Рой – умный мальчик, но большой задира. Он не умеет себя контролировать. Думаю, вы сразу же услышите от него что-нибудь нецензурное… Не могу поверить, что они перевели его в класс такой милой женщины, как вы!

Она направилась к двери, бросив мне через плечо:

– Нагружайте их побольше! Если я закончу рано, возможно, мы с вами еще поговорим. А может быть, как-нибудь пообедаем вместе в этом учебном году.

Я вежливо кивнула, но как только за ней закрылась дверь, у меня страшно разболелась голова. Что за год меня ждет? Неужели эти дети действительно такие? Она говорила так, словно их характер не менялся годами. Невероятно! Неужели она не читала о том, что между характером ученика и учительскими ожиданиями существует самая прямая и непосредственная связь? Неужели она не знает, что дети способны меняться и что учитель может стать стимулом к подобным переменам?

Меня одолевали сомнения… Может быть, я слишком наивна? Может, я идеалистка? Неожиданно я вспомнила фильм, который видела несколько лет назад, еще в институте. Учительница младших классов с идеально спокойным лицом рассказала детям о том, что научные исследования доказывают, что дети с карими глазами умнее и сообразительнее голубоглазых. Весь день дети вели себя в полном соответствии с учительскими ожиданиями. Кареглазые малыши, вдохновленные полученной информацией, вели себя и учились лучше, чем раньше. А голубоглазые, даже самые умные, были так огорчены и расстроены, что не могли справиться с самыми простыми заданиями. На следующий день та же учительница с тем же выражением лица сообщила детям о том, что совершила ошибку. На самом деле умнее голубоглазые дети, а те, у кого глаза карие, заметно им уступают. И снова учительские ожидания сбылись в полной мере. Теперь уже голубоглазые малыши старались изо всех сил, а кареглазые опустили руки и терзались сомнениями.

Подобные методы показались мне весьма сомнительными, но отрицать результаты этого эксперимента было невозможно. Я навсегда запомнила, что учительские ожидания способны повлиять на самооценку ребенка и изменить ее к лучшему или худшему. Я не собиралась прислушиваться к оценкам миссис Детнер. Все дети в моем классе будут иметь «правильный» цвет глаз.

Но не опережала ли я события? Гуляя днем с собакой, я думала о Николь, яркой, энергичной девочке из моего класса в прежней школе. Я видела, как учителя, не желая ей ничего плохого, понемногу загнали девочку в определенную роль, из которой та не могла выйти.

Я слышала, как учитель физкультуры кричал: «Николь, замолчи, пожалуйста! Ты просто не способна держать рот на замке!»

Я слышала, как ворчала учительница французского: «Николь, опусти руку. Я знаю, что ты знаешь ответ. Дай еще кому-нибудь возможность ответить».

Я слышала, как говорила учительница музыки: «Николь, тебе обязательно нужно все комментировать? Мне неинтересно, какие песни мы должны петь по твоему мнению. Держи свое мнение при себе».

Я слышала, как сама говорю: «Николь, прекрати болтать, ты всем мешаешь. Как дети могут заниматься в такой обстановке?» Николь краснела от смущения и умолкала, но через несколько минут снова начинала вертеться и приставать к своим соседкам. В отчаянии я хватала ее за плечи и разворачивала к собственной парте. «Николь, – кричала я. – Прекрати! Твоя постоянная болтовня всем надоела!»

Постоянно твердя девочке, что с ней что-то не так, мы считали, что она прислушается к нашим словам и исправится. Может быть, она и слушала, но явно не исправлялась. Наоборот, мне казалось, что Николь все меньше контролирует себя. Казалось, она говорит нам всем: «Если вы меня такой видите, то такой я и буду». Похоже, что мы, ее учителя, навязывали ей роль «неугомонной болтушки».

Вернувшись домой, я попыталась взглянуть на реакцию Николь на наши слова с другой точки зрения, уже не симпатизируя девочке. Почему груз ее плохого поведения должен был лежать на плечах ее учителей? А где же ее собственная ответственность? Почему она не обращала внимания на наше недовольство и не делала над собой даже малейших усилий?

Зазвонил телефон. Я услышала мягкий голос Джейн.

– Мы так скучаем по тебе, – сказала она. – Как дела?

Я сразу же выложила ей все – о миссис Детнер, о том, что она сказала о моих будущих учениках, о своих воспоминаниях о Николь, о том, что думала о ее упрямстве.

– Надо же, – удивилась Джейн. – Не уверена, что Николь была такой уж упрямой… Ты не думала, что она ощущала свою беспомощность перед вами? Вы навязывали ей ее собственный образ. Когда ты – ребенок и все вокруг твердят о тебе одно и то же снова и снова, начинаешь верить в эти слова.

– Почему ты так уверена? – спросила я.

Повисла долгая пауза.

– Джейн, расскажи мне, – настаивала я.

– Ну… Я вспомнила себя в ее возрасте. Я была очень неуверенной девочкой, а потом меня впервые отправили в летний лагерь…

– Тебе там было плохо?

– Да нет… Первое лето было замечательным. Я подружилась с другими девочками, вожатая мне симпатизировала. Меня любили даже мальчики. Я научилась плавать, грести на каноэ. Я получила приз и вернулась домой, как никогда уверенная в себе. Это было лучшее лето в моей жизни.

– После такого чудесного лета ты стала по-другому относиться к себе…

А теперь я хочу рассказать тебе, что было дальше, – продолжала Джейн. – На следующее лето я снова приехала в тот же лагерь, но все стало иначе. Все дети в отряде были другими, у нас была новая вожатая. Девчонки сплошь были помешаны на нарядах и мальчиках. Все они решили, что я слишком «маленькая». Я изо всех сил старалась с ними подружиться, но девчонки не впускали меня в свой круг. Даже вожатая, заметив, что я во время игры не поймала мяч, стала называть меня «недотепой». К концу лета я сдалась. На финальном бейсбольном матче капитаны набирали себе команды. Меня не выбрал никто. Я сидела на скамейке и наблюдала за игрой, а потом ушла в пустую спальню. Мне нечем было заняться, и я решила постирать носки. До сих пор помню, что чувствовала, глядя в раковину на грязную мыльную воду, которая утекала в трубу. Мне казалось, что в эту трубу утекает вся моя жизнь. Я была никому не нужна. Никому не было дела, жива я или уже умерла. И я не могла ничего сделать, чтобы изменить это.

Я молчала, потому что очень сочувствовала своей подруге и не знала, что сказать. Наконец я спросила: