22 июня, ровно в четыре утра - Влад Тарханов

Ивана не слишком-то привлекал. Он уже знал, что есть другие, не столь тяжелые, способы зарабатывать на жизнь. Немного погостив у родных, размявшись в ежедневных хозяйственных хлопотах, Иван решительно направился в город. Мать плакала, отец попрощался сухо и холодно, Уля и Богдан — с явным сожалением, только младшенькие носились по двору, не слишком понимая, почему их брат, привезший гостинцы, куда-то там уезжает. Еще в армии Иван вступил в партию, его партийность никого в семье не смутила, даже отец ничего не сказал, хотя, Ивану казалось, что вот-вот что-то скажет резкое, нехорошее, да нет, Архип молчал, пусть и казалось, что с осуждением, но кто отца знает. А вот в районе его приняли хорошо, дали небольшую должность при райсовете, так постепенно Иван стал двигаться по линии советской власти. Он прошел обучение в партийной школе, благополучно избежал компаний по очистке рядов, трудился прилежно, был исполнительным, изобличал врагов, клеймил, кого надо было заклеймить, ни с кем не сходился, ибо подружиться не с тем человеком было себе дороже. Начальство чтил, так как без чинопочитания что при царе, что при советах было никак нельзя. В тридцать девятом Иван Афанасьевич Майстренко резко пошел на повышение. В конце сорокового стал председателем горсовета Могилева-Подольского.

А вот с личной жизнью у старшего из братьев Майстренко было неладно: он был еще холост. Причин этому было множество: и природная осторожность Ивана, который предпочитал никого к себе в душу не пускать, тем более женщину, и несколько горьких неудач в попытках устроить личную жизнь еще в бытность молодым парубком. Одна из его временных подруг наградила его венерической болезнью, хорошо, хоть не сифилисом, доктора бойца подлечили, но посоветовали (в шутку) член завязать бантиком и никаких половых контактов. И только на гражданке, демобилизовавшись, Иван попробовал найти себе женщину. Удача пришла в тридцать шестом, когда уже и не надеялся. Катерина была вдовой, детей ей Бог не послал, жила постирушками да подторговывала на базаре, если было чем, иногда подкидывали товар знакомые контрабандисты. Конечно, как только появился в ее жизни мужчина, базар и постирушки ушли на второй план. Даже небольшой чиновник имел возможность прокормить не только себя, но и женщину. Теперь вся жизнь Катерины крутилась вокруг мужа. Это было ее привычное существование: в детстве ее мир и все хозяйство крутилось вокруг отца, потом все силы свои тратила на первого мужа, железнодорожника, который надолго стал центром ее вселенной. Гражданская забрала мужа, будучи беременной, подверглась групповому изнасилованию петлюровцев во время еврейского погрома, ну и что, что была не еврейкой, попалась под руку… Выкидыш. После этого врачи сказали, что детей у нее не будет. Поставила было на себе крест. А тут такое дело… Иван женится на Катерине не собирался, он хотел иметь детей, но про это женщине не говорил, жили вместе, гражданским браком, ну и ладно. Зато обстиран, выглажен, накормлен, в постели ублажен и никакого риска. Катерина была не красавицей, но ему-то красавица зачем? Головной боли и так хватало.

А теперь, как только объявили о войне, этой самой головной боли стало значительно больше. Впервые за последнее время ему стало не до выпивки. Конечно же, он поначалу растерялся, звонил в область, правда, как только получил первые инструкции, сразу же успокоился. Потом было совещание у первого секретаря горкома, они проводили его вместе с первым секретарем райкома, кроме партийных и советских руководителей там были и военные. Работы сразу стало выше крыши, так Иван Майстренко никогда от работы не бегал.

Ночью удалось поспать два часа, да и то, не дома, а в исполкоме на диване. Хорошо, поутру Катерина принесла теплую еду и выглаженную рубашку. Она попыталась было запричитать, по глупой бабской привычке, но Иван шикнул на нее, сказал, что на обед не придет, оставил себе на перекус пару кусков хлеба с салом и два малосольных огурца. А вот ужинать, если не придет, попросил принести сюда. Катерина, аккуратно вытерев слезы платочком, забрала пустую посуду и вышла из его кабинета. А Иван тут же включился в работу, совершенно забыв о ее существовании.

Конечно, нарастала усталость и раздражение. Опять поспать почти не удалось. Пару раз перекемарил, по пару часов, да разве ж то сон. А тут еще поутру появился Богдан, братик, вот уж кого не хватало! Из его братьев самым нормальным был Остап, Антон, пока не пропал, был каким-то святошей, очень уж религиозным, мамашино влияние, а Богдан слишком уж носился со своей украинскостью, буржуазным национализмом попахивало, Иван пару раз провел с ним работу, объяснил, что если что, от органов он его не спасет, а тот еще и его утопит, вроде бы успокоился, но вот и сейчас, вошел и стал бубнить приветствия на ридний мови.

— Богдан, ты в государственном учреждении, разговаривай на государственном языке.

Неожиданно, брат не стал перечить, говорить, что государственным тут является украинский язык, а перешел на нелюбимую им «москальську мову».

— Здравствуй, брат! — он говорил на русском спокойно и легко, так же, как и на украинском, его стремление говорить только на украинском, было только формой упрямства и фрондерства, Иван в этом опять убедился.

— Здравствуй, Богдан, что у тебя? Извини, брат, не смогу тебе времени уделить, дел по горло.

— Понимаю, скажи, что слышно? Что нам делать?

— А что делать? Красная армия ведет бои по всей границе. Отшвырнем врага и начнем наступление на Берлин. Товарищ Сталин сказал, что Красная армия самая наступающая армия в мире! Так что делайте, что делали. Инструкции придут, все указания получат, будем воплощать указания партии и правительства в жизнь. Война, дело неприятное, но мы победим! А сейчас извини, времени нету…

Почувствовав, что как-то переборщил с лозунгами и повел с братом себя как-то не по-семейному, добавил:

— Я уже две ночи в исполкоме ночую, спал шесть часов за двое суток, вымотался, а работы еще непочатый край, извини, Богдан, что делать… Да, деньгами помочь? — И он сунул в руки Богдану несколько бумажек, которые собирался дать Катерине на продукты, да забыл, они так и лежали на столе, теперь вот пригодились. Неожиданно и для себя, и для брата, Богдан от денег не отказался, в его кармане, кроме записки с перечислением соли, мыла и спичек, лежал дополнительный список самого нужного от Ульяны.

— Прощавай, брат, — произнес Богдан.

— Да, и тебе до свиданья, — на автомате произнес Иван, мысли его уже были далеко от брата и семьи, как только закрылась дверь, он тут же поднял трубку телефона,