Тень - Карин Альвтеген

— Почему ты это сделала? Как, черт возьми, ты могла оставить меня одного?

— Ты же уехал. Мы даже не знали, где ты. Это ты меня бросил.

Барменша протянула ему виски. Посмотрела с презрением, хотя, может, ему это только показалось. Может, в ее взгляде отразились его собственные мысли. Он слишком много выпил. В ушах шумело, контуры окружающих предметов периодически расплывались, потом снова возвращались в первоначальное положение. Он попросил стакан воды, язык заплетался.

Между ними никогда не возникали обычные для братьев и сестер ссоры. Для ссор попросту не было места. Брату и сестре приходилось держать оборону против непредсказуемого поведения родителей — вечно развернутого к ним спиной Акселя и Алисы, которая то злилась на детей, то требовала от них такой любви, на которую они были не способны.

Ян-Эрик не понимал, как матери удавалось все эти годы хранить тайну самоубийства Анники. Как она не проговорилась. Ничего не сказала, когда примерно через полгода после случившегося сын вернулся из США. Когда, стремясь к самостоятельности, он снял однокомнатную квартиру без удобств в Старом городе, а мать то и дело появлялась в его убежище, неизменно вызывая его неудовольствие. То пьяная, то трезвая. Но вечно требующая проявлений сыновней преданности. Она выплескивала Яну-Эрику свои обиды на Акселя, пыталась превратить сына в союзника. А он ненавидел ее слезы, мечтал, чтобы его оставили в покое, хотел оборвать все связи и начать жить своей жизнью. Впрочем, если честно, почти ничего для этого не делал. И от денег, которые мать ему протягивала, не отказывался, потому что ночь в «Александре», «Атлантике» и прочих модных клубах стоила весьма прилично. Но он вращался в правильных кругах, а там всегда находился кто-то, кто мог за него заплатить. К тому же его имя обладало удивительной способностью притягивать новые знакомства. Двери открывались, очереди исчезали, он априори считался исключительной личностью. Ведь не у каждого отец получил Нобелевскую премию по литературе.

— Мы закрываемся.

У него не было сил поднять голову, но он видел перед собой руку, вытирающую барную стойку голубой тряпкой. Сжав стакан с виски, он поднес его ко рту, проглотил и тут же почувствовал сильную тошноту. Спустившись с барного стула, он изо всех сил пытался сдержать позывы, но удавалось это плохо. Ничего не видя перед собой, он устремился к выходу и успел пробежать метров десять, прежде чем содержимое желудка оказалось на тротуаре. Он стоял, наклонившись вперед и держа руки на коленях. И видел сквозь слезы, что наблевал себе на туфли. В таком состоянии возвращаться домой нельзя, нужно побыть на улице, чтобы немного протрезветь. Хотя больше всего ему хотелось побыстрее лечь и уснуть. Проспать столько, сколько понадобится, чтобы избавиться от своего теперешнего состояния.

Ночной город казался другим. Все, что скрывалось за дневной толчеей, ночью становилось зримым. Ян-Эрик бесцельно бродил по Эстермальму. Встретил компанию молодежи, направляющуюся к Стуреплан в поисках развлечений. Потом заметил ночного путника средних лет, который к середине жизни вдруг понял, что все доселе обретенное его не устраивает, и отправился на новые поиски. Видел бездомных — тех, что бредут, куда глаза глядят, со своими мешками, надеясь лишь на чудо или смерть.

Он долго ходил по улицам, замерз, во рту пересохло. Но только когда земля перестала покачиваться под ногами, а голова начала побаливать, он рискнул направиться домой. В подъезде выбросил в мусоропровод туфли и пошел по лестнице в носках — в такое время вряд ли можно опасаться встречи с соседями. Стараясь действовать как можно тише, он вставил ключ в замок и повернул его. Немного постоял, выжидая. Часы показывали без четверти три. Похоже, ему повезло, Луиза спит. Ян-Эрик осторожно опустил вниз ручку двери и заглянул в квартиру. Горела только маленькая лампа на столике в гостиной, остальной свет был погашен. Сняв верхнюю одежду, он пошел прямиком в ванную, где тут же припал к крану, утоляя разыгравшуюся жажду. Бросил всю одежду в корзину для белья и встал под душ. Тошнота отступила. Ее сменило сильное отвращение. Надо было сразу вернуться домой. Зачем он сидел в этом баре? Луиза обязательно спросит, где он был, почему не позвонил, но он не станет ей ничего рассказывать. Ей незачем знать, что его сестра повесилась, а родители все эти годы лгали. Что жена в глубине души думает о его семье, он хорошо знал. И подливать масла в огонь не собирался.

Ян-Эрик вышел из душа, до боли растерся полотенцем. В надежде избавиться от головной боли снова выпил воды. Тщательно почистил зубы и еще более тщательно стер с зеркала белые пятна от пасты. Постоял, рассматривая себя. Как трудно смотреть себе в глаза. Ему действительно надо меньше пить. Он ненавидит неизбежное похмелье, которое уже начало подползать. Похмелье вернет ему все мучения, которые заглушил алкоголь. Приоткрыв дверь, Ян-Эрик осторожно выглянул. Тихо. Только его собственное сердце грохочет, как бас-гитара на танцплощадке. На цыпочках он прокрался мимо спальни Элен к себе в кабинет. Пошарил за книгами, но, когда рука нащупала бутылку, передумал. Выпить и хотелось и нет. Ян-Эрик перешел в гостиную. Дверь в спальню закрыта, света из-под двери не видно. На кухонном столе стоит подсвечник с незажженной свечой, а на месте, где обычно сидит он, — бокал, тарелка и полбутылки вина. Две кастрюли на плите. Ян-Эрик закрыл глаза. Все обречено. Все рухнет, это только вопрос времени. Кто подскажет, что делать? Он вспомнил утренний разговор, но злость внезапно ушла. Хотелось покоя и прощения. Он исправится. Сделает так, что все изменится, правда! Но что, если сегодняшний вечер стал для Луизы последней каплей и она наконец приняла решение? У Яна-Эрика перехватило дыхание. Чтобы совладать с собой, он прижал руку к груди. Нужно бросить пить. Он не шутит, так больше нельзя. Ян-Эрик вернулся в гостиную, посмотрел на закрытую дверь спальни. Сколько раз он желал, чтобы Луизы там не было, чтобы она его не ждала, и вот теперь, когда его желание может исполниться, он впервые отчетливо представил, что в спальне никого нет. Что она лежит в другой кровати, рядом с другим мужчиной. И в комнате Элен тоже пусто и тихо, и что другой, более подходящий отец занял его место. Яну-Эрику захотелось плакать, но слез не было, он чувствовал только тяжесть в груди. Там, внутри, что-то оторвалось и с шумом поднималось на поверхность. Это нечто поднималось с самого дна, где до поры пряталось в черном месиве.

Страх. Что Луиза бросит его, оставит одного.

* * *

Аксель лежал без сна. Время суток больше не выставляло никаких требований, и часы легко подменяли друг друга. Он часто бодрствовал по ночам, потому что спал днем. Но этой ночью ему не спалось по другой причине. Визит Яна-Эрика вывел его из привычного равновесия, вызвал ненужные воспоминания, которые набросились на него со всех сторон, словно старые знакомые, довольные тем, что он наконец пригласил их к себе. Они наперебой рассказывали обо всем, что знали, — словно он и не пытался от них избавиться. Столпившиеся у постели тени говорили хором, не слыша друг друга и не умолкая ни на мгновение. Разрозненные части складывались в цельную картину. Даже чувства вернулись — те самые, которые он так хотел забыть. Но все, что ты когда-то сказал и сделал, уже не вернуть, как нельзя собрать в сосуд пролитую воду.