Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - Елена Кудрявцева

Оценивая принятый Сретенской скупщиной Устав, сербский историк Р. Люшич характеризует его как документ, имеющий сугубо сербское происхождение. Этим он отметает предположения о том, что Устав был простой компиляцией европейских конституционных актов, в частности французской декларации о правах человека. Ведь именно эта параллель вызывала наибольшее негодование со стороны российских властей. Тем не менее вызывает сомнение утверждение историка о том, что Устав был отменен в угоду России[242]. Как кажется, это был лишь предлог, но не причина краткой жизни Устава. Пойти навстречу желанию России уничтожить сербскую конституцию, еще раз выказав при этом подчинение великомонаршей воле, было прежде всего выгодно самому Милошу. Сербский князь еще раз доказал свое уже известное умение угодить всем, соблюдая в первую очередь свои собственные интересы. Тем более что согласно принятому Уставу почти все члены основанного Совета принадлежали к лагерю оппозиции.

Несмотря на все сложности внутриполитической обстановки в Сербии, более всего летом 1835 г. Милоша занимала его поездка в Константинополь и предстоящая встреча с султаном. Путешествие было предпринято в августе и продлилось до конца октября. Немалую роль в том торжественном приеме, который был оказан сербскому князю в турецкой столице, сыграла поддержка Бутенева. В честь Милоша был дан прием в российском посольстве, и далее на протяжении всего пребывания князя в Константинополе он пользовался советами российского представителя, чего не мог не оценить, оказавшись в центре внимания дипломатического корпуса и Порты. Уже из Сербии он писал Бутеневу о том, что «все почести и отличия, равно как и прием, оказанный мне в столице Оттоманской империи, оказаны мне единственно по сильному покровительству России над Сербиею»[243]. В своих последующих письмах сербский князь не раз возвращался к этой теме, подчеркивая свою преданность России и благодарность ее посланнику. За этими намеренно преувеличенными изъявлениями верности высокой покровительнице тщательно скрывались поиски новых ориентиров во внешнем мире.

С отменой Устава усилилась борьба соперников Милоша за ограничение его власти. Во избежание новых заговоров и восстаний Милош решил сам возглавить работу по подготовке нового документа, призванного заменить ранее отмененный. В мае 1835 г. сербский князь сообщал российскому посланнику, что новый Устав, разработанный 12 «самыми умнейшими» старейшинами Сербии, уже готов и переведен на русский язык, с тем чтобы с ним мог ознакомиться российский представитель[244]. О том, как в действительности далек был Милош от введения какого-либо конституционного акта, красноречиво свидетельствует его признание посланнику. «Ныне, – писал Милош, – по многократном испытании сил своих в сочинении сего Устава, нашед себя весьма слабым, я должен признаться… что в сочинении оного я не вижу никакой надобности»[245]. Далее сербский князь сообщал, что имеет намерение принять новые законы, таким образом какой-либо документ, их заменяющий, является «излишним и ненужным». Кроме того, Милош замечает, что разговоры об Уставе вызывают «холодность императорского министерства» и влекут за собой недовольство покровительствующей стороны. Это слишком большая потеря для сербского народа, если к тому же «никто в Сербии не знает, что такое есть Устав и к чему он клонится»[246]. Несмотря на желание Милоша «закрыть» вопрос об Уставе, сделать это ему не удалось. Составлять новый вариант было поручено С. Радичевичу, а Милош контролировал его работу и корректировал те положения, которые его не слишком устраивали. По новому проекту вся власть в княжестве сосредоточивалась в руках князя, а автономное положение Сербии гарантировалось пятью великими державами[247].

Это положение о замене российского покровительства коллективной гарантией европейских держав впервые появилось в сербских документах и свидетельствовало о том, что русско-сербские отношения к тому времени не были столь безоблачными, как это может показаться из официальной переписки князя с российскими чиновниками. Милош явно начал поиски иных покровителей.

Правящие круги России не могли скрыть своего недовольства, наблюдая за событиями в Сербии. Ситуация в княжестве стала развиваться не по тому сценарию, который был задуман российскими властями. В целом положение об ограничении авторитарной власти Милоша входило в планы российских чиновников, однако это должен был зафиксировать документ, ничем не напоминающий европейские конституционные акты. Сербская историография отмечает, что вопрос о сербском Уставе вызвал такую заинтересованность России, словно речь шла не о турецкой, а о российской провинции[248].

С целью оказать влияние на внутриполитическую обстановку в Сербии туда был послан генеральный консул в Бухаресте барон Петр Иванович Рикман. Выбор Рикмана для этой миссии был явной ошибкой петербургских властей. Во-первых, он избрал неверную линию поведения с князем: он вел себя надменно и разговаривал свысока как с Милошем, так и со старейшинами. Во-вторых, он пытался убедить сербское руководство в том, что княжество не является самостоятельным государством и ему не требуется ни Устав, ни государственные знаки отличия, такие как герб и флаг. Наконец, Рикман был немцем, а в Сербии с предубеждением относились ко всем не исконно русским, прибывающим из России. Но самым ошибочным в позиции царского представителя было то, о чем выразительно сказал соратник Милоша Й. Живанович: «Он хочет, чтобы все осталось по-старому. Старого нет».

Вполне справедливым выглядит тезис Р. Люшича о том, что вопрос сербского Устава перерос из внутренней проблемы в международную. Самое непосредственное участие в его решении приняли Россия, Турция, Австрия. Позже к ним присоединилась Англия. По мнению другого сербского историка, В. Поповича, именно подключение Великобритании к борьбе за преобладающее влияние в Сербии вывело княжество из узких рамок русско-турецко-австрийского круга и ввело в большую европейскую политику[249]. С этим утверждением можно согласиться, если принять во внимание, что позиция Англии была противопоставлена интересам России, Австрии и Турции и предоставила сербскому князю некоторую альтернативу внешнеполитической ориентации. Напротив, российское и австрийское руководство нашли много общего в своих взглядах на происходящие в Сербии события.