Крах плана Шлиффена. 1914 г. - Максим Оськин

Решающую роль в отражении германского удара сыграла артиллерия, но более половины потерь, понесенных корпусом Макензена, пришлось на ружейный огонь. Это обстоятельство подтвердило высокое качество огневой подготовки русских войск перед мировой войной. Русские стрелки накануне Первой мировой войны были одними из лучших в Европе (уступая разве что британцам-кадровикам). В.В. Изонов так характеризует подготовку русской пехоты перед войной: «Значительное место в системе обучения войск летом занимала огневая подготовка, поскольку огню пехоты придавали большое значение. Считалось, что пехота огнем своего ручного оружия должна сама подготовить свою атаку, поэтому из каждого солдата воспитывали хорошего стрелка. Обучение стрельбе производилось на разные дистанции и по разнообразным целям: одиночным и групповым, неподвижным, появляющимся и движущимся. Цели обозначались мишенями разных размеров и имитировали залегших бойцов, артиллерийские орудия, атакующую пехоту, конницу и др.»[87].

К сожалению, после гибели кадров действующей армии в ходе кампании 1914–1915 гг., столь превосходно подготовленных солдат русские войска уже не имели на протяжении всей войны. Культивировать стрелковую подготовку высочайшего уровня в ходе войны, когда время скатывается в цейтнот, а для обучения не хватает не только винтовок (одна старая берданка на 10 призывников), но даже и патронов, выдаваемых по нескольку штук. С другой стороны, как то отметил впоследствии А.А. Керсновский, в данном случае стрелковое превосходство русской стороны даже в чем-то сыграло дурную роль. «Одностороннее “штыкопоклонство”, конечно, столь же абсурдно, как и одностороннее “огнепоклонство”. В одном случае – Тюренчен (сражение Русско-японской войны 1904 г., где японский огонь раздавил русское упование на исключительную силу штыка. – Авт.), в другом – Гумбиннен, где нерешительный командир III корпуса не осмелился поднять из-за закрытий свою пехоту и взять голыми руками Макензена и его корпус, разгромленный нашими 25-й и 27-й артиллерийскими бригадами…»[88]

Вдобавок и отсутствие общего управления армией со стороны генерала Ренненкампфа не обеспечило преследования отступавшего врага, так как бегство остатков 17-го германского армейского корпуса вынудило немцев отступать по всему фронту сражения. Русские командиры боялись преследовать по собственной инициативе, поэтому комкор-3 Н.А. Епанчин, в составе чьего корпуса и была 27-я дивизия, не решился развить достигнутый успех. Конница же вообще осталась вне участия в сражении. Впрочем, вероятность преследования бегущего 17-го германского корпуса (немцы успели пробежать 15 км) была разрушена германской артиллерией. При организации преследования русская сторона из обороняющейся становилась атакующей, и теперь уже русские солдаты подставлялись под сосредоточенный артиллерийский огонь неприятеля.

Многочисленные немецкие орудия, расположенные за рекой Роминта, не позволили русским добить вражескую расстроенную пехоту. А русская артиллерия, столь успешно расстрелявшая в упор пехотные атаки врага, не сумела контрбатарейным огнем разбить неприятельские батареи, ввиду объективного неравенства в возможностях между легкой (русские) и тяжелой (немцы) артиллерией. Дальнобойность германских гаубиц составляла 8 верст, русских 3-дм пушек – 6 верст. Следовательно, контрбатарейная борьба не могла принести русским успеха; легких 122-мм гаубиц не хватало, да и они не смогли бы соперничать с тяжелой артиллерией противника. А единственный имевшийся в 1-й армии тяжелый мортирный дивизион 152-мм тяжелых гаубиц участия в Гумбинненском сражении не принимал.

Таким образом, успех боя при Гумбиннене был обеспечен распадом его на отдельные очаги, что передавало инициативу ведения сражения в руки корпусных командиров, имевших в своем распоряжении превосходные кадровые части. Так что, если на правом фланге немцы отбросили русских, то в центре, где дрался как раз 3-й армейский корпус, немцы бежали с поля боя, будучи расстреляны ружейным и артиллерийским огнем в упор. На левом фланге бой носил вялый характер. Судьбу первого сражения решили частные действия отдельных корпусов и дивизий, где сказалось, прежде всего, качество довоенной подготовки войск.

Это же качество сказалось и на действиях многочисленной русской кавалерии, которой все же вскоре было приказано перейти в преследование отступавшего противника. Преследовать врага сразу после боя пехотой командарм-1 не отважился, так как ожидал новых атак противника. Ренненкампф отлично сознавал, что уступает неприятелю в силах, и еще более в средствах, поэтому такое решение следует признать правильным. Преследование 8-й германской армии пехотными армейскими корпусами могло с легкостью переменить победу на поражение.

Другое дело – конница. Мало того что командарм-1 П.К. Ренненкампф не имел возможности для эффективного управления собственной кавалерией, так еще конница 1-й армии была разбита на три группы (армейская конница Хана Нахичеванского, небольшая группа В.И. Гурко, и 2-я гвардейская кавалерийская дивизия Г.О. Рауха), не имевшие общего командира. В Гумбинненском сражении армейская кавалерия Хана Нахичеванского, получив большую свободу действий на правом фланге армии, не имела ясно поставленной задачи. Тем самым командарм-1 выпустил главную массу конницы из собственных рук.

Более того: помимо раздробления сил стратегической конницы, русские кавалеристы вообще не умели преследовать, так как подготовка такого рода маневра отсутствовала в предвоенном обучении. Как пишет кавалерист – участник войны и Восточно-прусского похода в частности, на довоенных маневрах «сберегая силы людей и лошадей, почти никогда маневренный бой не завершался преследованием. Войска совершенно не учились использовать свой успех; о поддержании соприкосновения с противником никто не думал, да оно было и бессмысленно, так как на завтра предстоял новый маневр или новое учение по совершенно новому заданию и предположению. Вследствие того же стремления беречь свои силы, поучение после учения или маневра, так называемый “разбор”, было очень кратко – все стремились как можно скорей отпустить части на отдых»[89].

Главным фактором бездействия конницы оказался как раз уровень подготовки кавалерийских командиров, которые не обучались взаимодействию с прочими родами войск: пехотой и артиллерией. В ходе Гумбинненского сражения неприятель подставил свой левый фланг и тыл под удар русской конницы, которая тем временем безмятежно отдыхала. А Ренненкампф, не имея связи с кавалерией, фактически выпустил ее из рук, и не мог управлять действиями частей Хана Нахичеванского. Только 8 августа, когда противник уже начал отступление, русская конница медленно двинулась на поддержку 28-й пехотной дивизии, потерпевшей поражение от 1-го германского армейского корпуса (потери русских составили 7 тыс. чел. и 8 орудий)[90].