Прелестная наставница - Сюзанна Энок

Лорд Килкерн не вымолвил ни слова на протяжении всей дороги до Балфур-Хауса. Лишь когда леди Делакруа направились к себе и Александра хотела последовать их примеру, он удержал ее за руку.

— Уимбл, вы мне больше не понадобитесь. Мы с мисс Галлант будем в саду.

— Как желаете, милорд.

Дворецкий снова подал Александре ее накидку и с поклоном удалился.

— Вы, конечно, хотите знать, почему я ничего не сказала о своем знатном происхождении, — начала она, как только они оказались среди дорожек розария. — Потому, что меня давно уже ничего не связывает с этими людьми, кроме родства.

— Раз вы так откровенно избегаете своих близких, у вас нет права поучать, как мне вести себя с моими. Это сильно отдает лицемерием, вы не находите?

— Мы в разном положении, милорд. Если честно, я вообще не желаю это обсуждать. К тому же я очень устала.

— Нет уж, давайте обсудим.

Александра знала, что услышит именно это. К тому же, защитив ее честь, граф имел право знать ее историю, хотя бы в самых общих чертах.

Она вздохнула, и вздох воплотился в нечто вещественное, став облачком пара в студеном воздухе ночи.

— Что вас интересует?

— Этот ваш кузен — напыщенный болван, но у него есть старший брат, Томас. Что вы скажете о нем и, кстати, о вашем дяде?

— Томас, маркиз Кройден, живет в Шотландии, и я его почти не знаю. Дядя и я… мы чужие друг другу, и нас обоих это устраивает.

— Я так и понял. Но в чем причина вашего отчуждения?

— А в чем причина отчуждения между вами и вашими близкими?

— Вопросом на вопрос? — Граф усмехнулся и указал на скамью. — Присядем.

После короткого колебания Александра села. От Люсьена исходило такое ощутимое тепло, что она бессознательно подвинулась настолько близко, насколько позволяли приличия.

— Вы очень любезны, предлагая мне дружеское плечо, но я вовсе не намерена выплакивать на нем свои беды.

— Дружеское плечо? Дружба здесь ни при чем.

Он повернулся, и Александра поймала отблеск яркой звезды в глубине его темных глаз.

— Вы защитили мою честь, милорд. Вы добрее, чем хотите казаться.

— Однако случившееся наводит меня на размышления. Я не раз ощущал на себе остроту вашего языка. Почему вы не обратили это оружие против своего кузена? Он показался мне легкой добычей.

— Это мое дело! — Александра вскочила и принялась ходить взад-вперед около скамьи. — В прошлом я сама разбиралась со своими неприятностями, разберусь и впредь!

— Я не говорил, что буду раз за разом бросаться грудью на защиту вашей чести, — спокойно парировал Люсьен, — Просто я хочу знать, что у вас за неприятности.

— Хорошо! — отчеканила она, зная, что другого пути все равно нет. — Я расскажу. Но сначала вы!

— Упрямица! Ведь вам известно, к чему приводят споры со мной.

— Я не скажу ни слова, пока не услышу ваш рассказ!

Довольно долго длилось молчание. Пар от дыхания был единственным свидетельством того, что на скамье сидит живой человек, а не статуя.

— Не люблю исповедей, — наконец сказал граф.

— А кто любит?

Александру снова начала бить дрожь.

— Идите сюда. — Люсьен откинул полу теплого плаща. — Идите, иначе примерзнете к земле.

Она и в самом деле начинала зябнуть, но все же на всякий случай села подальше. Тогда он подхватил ее и придвинул ближе, очень близко, закутав, как ребенка. Она словно оказалась у пылающего камина.

Александра со вздохом прильнула к широкому плечу.

— Что вам известно о моем отце?

— Немногое, милорд. То, что он содержал любовниц и что пятнадцать лет как мертв.

— Содержал любовниц! Это все равно что ничего не сказать. Распутник, выпивоха, игрок — вот кто был мой отец. С матерью он жил месяца три, до зачатия наследника, потом отправил ее в крохотное имение в Ноттингеме, где я и появился на свет. Одиннадцать лет жизни я не слышал от матери ничего, кроме жалоб на жизнь и на утраченных друзей, однако им она даже ни разу не написала. Отца я видел всего шесть раз, включая его похороны.

— Как печально.

— Мне не раз приходилось слышать, что ничтожество матери, низость отца и их пародия на брак навсегда поселили во мне отвращение к этим святым узам. Очевидно, так оно и есть.

— И все же вы изменили себе, не так ли? Вы собрались жениться?

— По праву наследования Балфур вместе с титулом должен был достаться Джеймсу и в дальнейшем переходить к его потомкам мужского пола. Однако мой кузен погиб в Бельгии, во время наполеоновской кампании, когда ядро угодило в пороховой склад. Я даже не знаю, чьи именно останки похоронены в нашем фамильном склепе.

Люсьен говорил бесстрастно, но волнение отозвалось напряжением во всем его теле.

— Вы скорбите о нем.

— Безмерно. После смерти Джеймса и дяди Оскара других родственников мужского пола у меня не осталось.

— Значит, поместье, состояние и титул могут перейти к потомству кузины?

— Отсюда мое намерение жениться вопреки отвращению.

— А почему не уступить все детям Розы?

— Я не настолько презираю своих предков, — возразил Люсьен со смешком. — К тому же подобная уступчивость не позволит мне в точности повторить путь отца. До сих пор я успешно следовал по его стопам.

— Нет! — вырвалось у Александры. Она слышала скандальные истории про похождения лорда Килкерна и, разумеется, осуждала его — до последнего времени. Теперь ей трудно было поверить в его намеренное бездушие.

— Итак, я исповедался. Ваша очередь.

Значит, она зря надеялась, что до этого не дойдет.

— Моя история проще, милорд.

— А точнее?

— Учтите, это не будет попытка смягчать ваше сердце заставить сострадать мне!

— У меня нет сердца, Александра, так что можете смело начинать.

Она попробовала отстраниться, но это ей не удалось.

— Моя мать Маргарет, урожденная Реттинг, вышла замуж за художника, внука обнищавшего графа. К тому времени дядя уже унаследовал титул герцога, да и вообще презирал людей ниже себя по положению, так что Кристофер Галлант был для него попросту никто. Он вычеркнул мою мать из завещания в день ее замужества. Родители хорошо понимали, что мне уже не разбогатеть по праву рождения, и пытались дать хорошее образование, чтобы позже я могла прокормить себя. Так я оказалась в частной школе мисс Гренвилл, где проучилась два года. Когда эпидемия инфлюэнцы унесла разом отца и мать, почти все, что мы имели, ушло на достойные похороны, имущество было распродано за долги.