КлаТбище домашних жЫвотных - Стивен Кинг

Луис мог бы поехать в Чикаго с семьей, хотя ему пришлось бы вернуться в университетскую клинику на три дня раньше, чем Рэйчел с детьми. Это было бы несложно. С другой стороны, четыре дня с Имхотепом и его женой Сфинкс — это чересчур.

Дети, как это часто бывает, смягчили их отношения. Луис подозревал, что он мог бы достичь окончательного примирения, просто сделав вид, что забыл ту некрасивую сцену в кабинете Гольдмана. Пусть даже все понимали бы, что он притворяется. Но дело в том (и у Луиса хотя бы хватало смелости признаться в этом себе самому), что он не хотел примирения. Десять лет — долгий срок, но он не забыл мерзкий привкус, вдруг возникший во рту, когда Гольдман достал из кармана чековую книжку. Да, Луис тогда испытал несказанное облегчение от того, что старик не знал о ночах — всего их было пять, — которые они с Рэйчел провели на его узкой, продавленной кровати, но омерзение было настолько пронзительным, что не забылось до сих пор.

Луис мог бы поехать в Чикаго, однако предпочел отправить тестю его внуков, его дочь и привет.

Самолет тронулся с места и начал выруливать на взлетно-посадочную полосу… в одном из иллюминаторов Луис увидел Элли, бешено машущую рукой. Он улыбнулся и помахал ей в ответ. А потом Рэйчел — а может, и Элли — поднесла к иллюминатору Гейджа. Луис помахал ему, и Гейдж помахал тоже — то ли и вправду увидев его, то ли просто подражая Элли.

— Доставь их в целости и сохранности, — пробормотал Луис, застегнул куртку и вышел на стоянку. На улице был сильный ветер, который едва не сдул с Луиса кепку. Пришлось придержать ее за козырек, чтобы она не слетала. Уже садясь в машину, он увидел, как над зданием аэропорта взлетел самолет, устремив нос в безоблачное голубое небо.

Луис вновь помахал рукой, вдруг почувствовав себя брошенным и одиноким — почти до слез.

Унылое настроение не прошло даже под вечер, когда он вернулся домой после пива у Джада и Нормы Крэндалл. Норма выпила бокал вина, что было не запрещено, а даже рекомендовано доктором Уэйбриджем. Сегодня они сидели в кухне — погода не располагала к посиделкам на крыльце.

Джад затопил маленькую дровяную печку, и они все уселись вокруг нее, в тепле и довольстве, с холодным пивом, и Джад рассказал, как двести лет назад индейцы микмаки прогнали англичан из Макиаса. В то время микмаки были изрядно воинственными, сказал он и добавил, что их и теперь считают таковыми некоторые юристы, занимающиеся вопросами федерального землевладения.

Это был бы прекрасный вечер, если бы Луис все время не думал о ждущем его пустом доме. Пересекая лужайку и чувствуя, как под ногами хрустит трава, схваченная морозом, он услышал, как в доме зазвонил телефон. Он пулей влетел в прихожую, промчался через гостиную (сбив по пути подставку для газет), проехался через всю кухню — подошвы ботинок скользили по гладкому линолеуму — и схватил трубку.

— Алло!

— Луис? — Голос Рэйчел, далекий, но бодрый. — Мы на месте. Долетели нормально.

— Отлично! — Он уселся на стул и подумал: Господи, как мне вас не хватает.

22

Праздничный стол у Джада с Нормой оказался отменным. После обеда Луис пошел домой, объевшийся и сонный. Наслаждаясь тишиной и покоем, он поднялся в спальню, сбросил туфли и прилег на кровать. Было только начало четвертого; за окном светило по-зимнему бледное солнце.

Я только немного вздремну, подумал он и заснул.

Его разбудил телефонный звонок. Луис схватил трубку, еще до конца не проснувшийся и сбитый с толку тем обстоятельством, что уже почти стемнело. На улице выл ветер, где-то в доме гудела печка.

— Алло, — сказал он. Это, наверное, Рэйчел звонит из Чикаго, чтобы поздравить его с Днем благодарения. Потом она передаст трубку Элли, и Элли с ним поговорит, а затем трубку отдадут Гейджу, и Гейдж тоже что-нибудь скажет, и, может быть, Луис даже его поймет… и как его угораздило проспать весь день, когда он собирался смотреть футбол?..

Но это была не Рэйчел. Это был Джад.

— Луис? Боюсь, я тебя огорчу.

Луис поднялся с кровати, все еще в полусне.

— Джад? Что случилось?

— Ну, тут у меня мертвый кот на лужайке, — объяснил Джад. — По-моему, твоей дочурки котяра.

— Черч? — У Луиса все оборвалось внутри. — Вы уверены, Джад?

— Нет, на сто процентов не уверен. Но очень похож.

— Вот черт. Я сейчас приду, Джад.

— Да, Луис.

Луис повесил трубку и минуту просто сидел, тупо глядя в пространство. Потом сходил в туалет, надел туфли и спустился вниз.

Может быть, это не Черч. Джад сам сказал, что не уверен на сто процентов. Господи, этот кот и наверх уже не поднимается, если кто-то его не отнесет… с чего бы его понесло через дорогу?

Но сердцем он чуял, что это Черч… и если вечером позвонит Рэйчел, а она наверняка позвонит, что он скажет Элли?

Ему вспомнились его собственные слова, сказанные в разговоре с Рэйчел. Потому что я знаю, что с живым существом может случиться все, что угодно. Действительно, все, что угодно. Мне, как врачу, это известно. И ты хочешь ей объяснять, что случилось, если ее кот вдруг попадет под машину? Но ведь он сам не верил, что с Черчем может случиться что-то плохое.

Он вспомнил, как один из его приятелей по покеру, Викс Салливан, однажды спросил, почему он возбуждается на жену, но не возбуждается на голых женщин, которых осматривает в поликлинике. Луис попытался ему объяснить, что настоящий прием у врача вряд ли тянет на зажигательную эротическую фантазию: женщина, приходящая к доктору, чтобы сдать мазок шейки матки или узнать, как самостоятельно пальпировать грудь на предмет уплотнений, не роняет на пол простыню, чтобы внезапно предстать обнаженной, влекущей Венерой. Ты видишь грудь, зад, влагалище. Все остальное закрыто простыней. И в кабинете во время приема всегда присутствует медсестра — скорее чтобы защитить репутацию врача. Вики ему не поверил. Сиськи есть сиськи, таково было его убеждение, а штуковина между ног и есть штуковина между ног. Либо ты возбуждаешься всегда, либо не возбуждаешься вообще. Луис возразил, что сиськи жены — это совсем другое.

И твоя семья — тоже совсем другое, размышлял он теперь. Черч просто не мог погибнуть, потому что находился внутри магического круга, защищавшего семью. Вики тогда никак не мог уразуметь, что врачи, как и люди всех остальных профессий, разделяют работу и личную жизнь. Сиськи становятся сиськами, когда это сиськи твоей жены. А в поликлинике это история болезни. Одно дело — изучать статистику случаев лейкемии у детей и совершенно другое — узнать, что лейкемией страдает твой собственный ребенок. В это трудно поверить. Мой ребенок? Пусть даже кот моего ребенка? Доктор, вы шутите.

Подожди паниковать. Может, и нет причин для беспокойства.

Но не беспокоиться было сложно. Особенно когда Луис вспомнил истерику Элли из-за того, что Черч когда-нибудь умрет.