Театр теней - Клиффорд Саймак

— Бог мой! — воскликнул Риггз,— Надеюсь, это не зайдет так далеко.

— Должно,— ответил Станфорд,— Это должно зайти как можно дальше, чтобы сработать. Вчера Янг заблудился. Один из наших людей нашел его и привел домой. Янг не имел ни малейшего представления о том, где был. Он слегка напугался и даже всплакнул, потом болтал о птицах и цветах и настаивал, чтобы наш человек остался и поиграл с ним.

Риггз тихо рассмеялся.

— Он остался?

— Конечно. И вернулся в полном изнеможении.

— Еда? — спросил Риггз,— Как он питается?

— Мы видели там запасы продуктов, булочки, печенье… Все сложили внизу, чтобы он мог без труда достать. Один из роботов регулярно готовит особо питательную пищу и оставляет ее там, где Янгу легко найти ее. Мы вынуждены быть осторожными — нельзя мелькать слишком часто, нельзя давить на него. У меня такое чувство, что он почти достиг некой поворотной точки. Мы не можем сорвать все теперь, когда он зашел так далеко.

— Андроид готов?

— Почти,— сказал Станфорд.

— И приятели для игр?

— Готовы. С ними проблем меньше.

— Больше мы ничего не можем сделать?

— Ничего,— ответил Станфорд,— Теперь остается только ждать. Янг далеко продвинулся вперед благодаря одной только силе воли — теперь воля исчезла. Он не может заставить себя повернуть обратно. Теперь он больше ребенок, чем взрослый мужчина. Он создал момент регресса — вопрос только в том, хватит ли этого, чтобы провести Янга через этот путь обратно к младенчеству?

— Должно дойти до этого? — Риггз выглядел несчастным: похоже, он думал о своем будущем,— Вы ведь только предполагаете, не правда ли?

— Должен быть пройден весь путь, или это просто незачем было затевать,— поучительным тоном произнес Станфорд,— Следует начинать с чистого листа и пройти весь путь — в противном случае ничего не получится.

— Что произойдет, если он застрянет посередине пути? Наполовину ребенок, наполовину взрослый человек — что тогда?

— Об этом я не хочу даже думать,— негромко откликнулся Станфорд.

Он потерял своего любимого медвежонка и отправился искать его в сумерках, заполненных иллюзорными вспышками огоньков. Мир затих перед сном. Трава была мокрой от росы. Он чувствовал, как холодная влага просачивается в его туфли. В поисках пропавшей игрушки он подошел к цветущей живой изгороди.

Это было необходимо, уговаривал он себя, необходимо, чтобы отыскать милого маленького медвежонка — иначе тому придется провести ночь в одиночестве. Он старался не признаваться себе, даже глубоко в душе, что скорее это он сам нуждается в медвежонке, а не медвежонок в нем.

В какой-то ужаснувший его момент совсем низко пролетела летучая мышь в погоне за жужжащей целью — шарик мрака в сгущавшихся сумерках. Он присел на корточки, съежившись от внезапного ужаса, пришедшего из ночи. Горло его сжало от страха, и теперь он воспринимал огромный темный сад как незнакомое место, где скрываются поджидающие его тени.

По-прежнему не решаясь подняться, он всеми силами старался побороть тот непонятный страх, который вырастал за каждым кустом и скалился из каждого темного угла. Где-то в мозгу оставался маленький тайный уголок, который знал, что летучая мышь — это не более чем летучая мышь и что тени в саду — только отсутствие света.

Он знал, что не должен бояться, что для этого нет никаких оснований. Об этом говорили здравый смысл и те знания, которых теперь у него не было. Само их наличие казалось невероятным — ведь он едва ли достиг двухлетнего возраста. Он попытался произнести эти два слова: «двухлетний возраст». Что-то случилось с его языком и губами — они отказывались повиноваться.

Он пытался определить смысл этих слов, объяснить самому себе, что он подразумевал под двухлетним возрастом… И в какой-то момент ему показалось, что он понял значение пришедшего в голову словосочетания, но понимание тут же вновь ускользнуло…

Летучая мышь вернулась и он, дрожа, еще ниже пригнулся к земле, а потом испуганно поднял глаза, стреляя ими в разные стороны, и самым краешком заметил сияющий огнями дом. Он знал, что это убежище.

— Дом,— сказал он.

Слово звучало неправильно, не само слова, а то, как он его произносил.

Он побежал к дому на дрожащих, неуверенных ногах, и перед ним выросла огромная дверь с ручкой, расположенной слишком высоко. Но был и другой вход — маленькая дверка в большой двери, та, которую обычно делают для кошек, собак и иногда для маленьких детей. Он пробрался в нее и сразу почувствовал уют и безопасность дома. Уют, безопасность и одиночество.

Он нашел своего любимого медвежонка, поднял его, прижал к груди. И только почувствовав прикосновение к коже шершавой спины, он пришел наконец в себя от пережитого ужаса. Что-то не так. Что-то совсем не так. Что-то идет не так, как должно.

Это не сад, не темные кусты или пикирующая крылатая тень, которая пришла из ночи. Это что-то еще — нечто такое, что он упустил, что должно быть здесь — и отсутствует.

Сжимая медвежонка, он сидел, цепенея от страха, и лихорадочно пытался заставить разум найти ответ. Что же не так? Ответ существовал, он был в этом уверен. Как и в том, что знал его когда-то. Когда-то он мог понять, что ему нужно, почувствовать, но не определить.

Янг еще крепче сжал медвежонка и съежился в темноте, наблюдая за лунным светом, который падал в окно высоко над его головой и высвечивал на полу яркий квадрат. Он поднял лицо, уставился в черноту и увидел белый шар Луны, смотревшей на него и будто следившей за ним. Луна, казалось, подмигнула ему — и он радостно засмеялся.

За его спиной со скрипом открылась дверь. Он обернулся. Кто-то стоял в проеме, почти полностью заполняя его собой. Красивая женщина. И она улыбалась. Даже в темноте он смог почувствовать нежность улыбки и увидеть сияние ее золотистых волос.

— Время кушать, Энди,— сказала женщина,— Пора кушать, мыться и идти спать.

Эндрю Янг радостно вскочил на ноги и протянул к ней руки— счастливый, наконец-то довольный жизнью.

— Мама! — закричал он.— Мама!.. Луна!..— Он поманил ее пальцем. Женщина, мягко ступая по полу, подошла ближе, опустилась перед ним на колени и обняла его, крепко прижав к себе. Щекой к щеке. Он вновь посмотрел на Луну. Самым удивительным было то, что яркая золотая Луна светила теперь как-то по-новому.

Снаружи, на улице, стояли Станфорд и Риггз. Они смотрели на огромный дом, возвышавшийся над деревьями.

— Он теперь там,— сказал Станфорд,— Все спокойно, значит, все должно быть хорошо.

— Он плакал в саду,— отозвался Риггз,— Он в ужасе побежал в дом. И, должно быть, перестал плакать, только когда она вошла.

Станфорд кивнул.

— Я боялся, что мы опоздали с этим, но, по правде говоря, даже не представляю, как можно было сделать это раньше.