Место Силы 4. Андромеда - Василий Анатольевич Криптонов

— Почему? — спросил Виллар.

— Ты мне неприятен. Самовлюблённый эгоист, витающий в облаках. Все твои идеи опасны. Подчиняться ты не можешь, а подчиниться тебе — не могу я. Не сомневаюсь, что однажды ты уничтожишь мир. Но я при этом хочу находиться от тебя как можно дальше. Просто когда всё погибнет, я буду точно знать, что виноват в этом ты.

Пожалуй, именно так я и думала. Но что-то скребло на душе. Как будто бы я сказала не всю правду.

И Виллар, выслушав меня, остался равнодушным. Как будто мои слова ничего для него не значили. Он продолжал сверлить меня взглядом.

— Когда Ликрам потерял контроль, ты была этому рада.

Каких же трудов стоило мне удержать белую ментому и ничего к ней не прибавить.

— С чего ты взял?

— Твоё лицо. Ты едва заметно гримасничаешь, когда блокируешь ментомы. Я заметил это ещё в первую нашу встречу. Заинтересовался и долго прочёсывал архивы, записи. Оказывается, есть такая редкая генетическая особенность: неспособность видеть ауры. При этом развивается умение изменять выражение лица. По соответствию ментом составлена целая азбука, гримасы универсальны. До какой же степени сильно ты подавляешь себя, если твои чувства прорываются таким образом…

Великая Музыка, он изучал меня, как… Как представителя иной расы!

— Помнишь человека?

— Кого? — не поняла я.

— Ну, то существо, что я материализовал. Из-за чего меня судили. «Человек» — самоназвание.

Великая Музыка, он знает языки своих миров?!

— На этот мир меня вдохновила ты. Возможно, ты не заметила, но человек обильно использует мышцы лица. Иногда осознанно, иногда — нет. Они не видят аур вообще, у них исключительно оптическое зрение.

— Значит, на создание этого чудовища тебя вдохновила я?

Как же мне полегчало. Теперь, когда я сумела найти, за что зацепиться, чтобы смести Виллара со своего пути.

— Чудовище? — переспросил он. — Тебе так показалось? Что ж, возможно, не самый симпатичный представитель своего…

— Я в жизни не видела ничего более омерзительного! — Теперь, помимо сдерживания ментом, приходилось думать и о том, что выражает моё лицо, с которого не сводил глаз Виллар. — Если хочешь знать, на земле уже практически никто не видит аур. И для них — в порядке вещей искажать лица, чтобы помогать общению и красить слова хоть в какие-то оттенки. Благодарю за то, что лишний раз напомнил о моём низком происхождении. А теперь — прости, я пойду. Не хочу тебя замарать.

У выхода меня настиг его голос:

— Ты ведь понимаешь, что его не существует, Алеф?

Я остановилась и повернула голову.

— Кого?

— Того, с кем ты так отчаянно борешься. Виллара.

— Что за чушь несёшь ты, Виллар, сидя на столе?

— Я говорю, что каким бы самовлюблённым безответственным эгоистом я ни был, ты ненавидишь не меня. Это что-то внутри тебя тянется ко мне и принимает мою форму. Что-то, что ты бы хотела вырезать и выбросить. Я очень высокого мнения о тебе. Надеюсь, что ты сумеешь разделить…

Я вышла, не дослушав.

* * *

Но как бы я ни злилась, Виллар был в чём-то прав.

Как минимум, в том, что о создании пятёрки уже даже не задумываться надо. Её просто нужно создавать.

И вечером перед сном я уставилась в бесстрастное лицо медитирующей Нилли.

— Алеф, засранка, ты сбиваешь меня с толку! — Та открыла глаза. — Что?

— Помнишь, когда мы познакомились?

— Конечно. В казарме со стаффами.

— Когда я провожала тебя на испытание — помнишь, о чём мы говорили?

Она помнила, но — молчала. И это молчание было мне странно и страшно.

— Мы говорили, что однажды будем с тобой в одной пятёрке… — пробормотала я, и собственная безукоризненно белая ментома показалась мне какой-то серой, застиранной.

— Говорили, — сказала Нилли. — С тех пор прошло много времени… Знаешь, Алеф, без тебя я бы, наверное, так далеко не забралась. До меня лишь недавно дошло, что я практически вышла на финишную прямую. Я вот-вот стану созидателем. Не в шутку, не во сне — на самом деле. И у меня такое чувство, будто весь этот путь я прошла, опираясь на тебя.

Я приободрилась от её слов. Но ментомы были смутны и непонятны, я не умела читать их так быстро. К тому же Нилли их подавляла, как могла.

— Думаю, нам стоит начать, — сказала я, бросившись вперёд, будто в воду с утёса. — Ты и я. Нам нужно ещё трое. Наверное, третьим станет Айк, он…

— Алеф, — перебила Нилли, — прости.

— Что?

— Я не хотела говорить, но… Всё равно ты бы узнала. Сегодня утром я согласилась войти в пятёрку.

— В… пятёрку? — пролепетала я. — Ка… какую?

Она долго молчала, глядя в сторону.

— Виллара, — сказала чуть слышно.

Мне почудилось, что меня вышвырнули в космос. Распылили, забрав энергию, оставив лишь горечь и боль вечного одиночества. Не уединения, что я искала время от времени, а — одиночества.

Не услышав ответа, Нилли заволновалась и принялась объяснять:

— Ты должна понять, Алеф. Он — лучший. Он просто лучший, вот и всё. От таких предложений не отказываются.

— Он тебе сам предложил?

— Сам. Я бы, наверное, и не сообразила к нему подойти. Если бы ты спросила раньше, Алеф…

Я молча легла в капсулу и опустила крышку.

Полная очистка. И — сон. Глубокий сон, чтобы не думать, не видеть грёз.

* * *

Утром, отдохнувшая и очистившаяся, я почувствовала себя гораздо лучше. Немного покоробило лишь то, что Нилли вела себя, в целом, как обычно.

Почему-то мне казалось, что она должна извиняться снова. Но, видимо, она не так дорожила нашей дружбой, как я.

С Айком я столкнулась в очереди в столовой.

— Здравствуй, друг, — зевнул он. — Почему каждый раз, когда я думаю прийти пораньше, чтобы не толкаться в очереди, эта же светлая мысль посещает каждого?

— Здравствуй, друг. — Я почувствовала, как дёрнулся мой рот, норовя исказиться в жуткой гримасе, которой безумцы демонстрировали своё расположение. — Наверное, эту мысль приносит Музыка.

— Жестоко с её стороны, — заметил Айк. — Ты смотришь на меня так, будто хочешь поговорить. Давай только без сложных тем, я с утра тяжело раскачиваюсь. У меня есть целый ритуал, чтобы включить мозги