За полчаса до любви - Валерий Столыпин

отдельности, посчитала Леночка, они точно пропадут. Потому и уговорила соседку, тётю Нину, ухаживать за невменяемой мамой, никому не раскрывая скорбную тайну.

Пришлось уйти из школы, устроиться работать уборщицей без оформления сразу в три организации. Представляете, какая аппетитная, заманчивая приманка для озабоченных самцов – девочка, за которую некому заступиться?

Леночке довольно долго удавалось избегать непристойного внимания, пока её не приметил один из руководителей, которому она могла по возрасту оказаться внучкой.

Ему было пятьдесят четыре года, а у жены негодяя вес сто двадцать восемь килограммов, что вынуждало искать альтернативный источник вожделения.

Мужчина унизительно тосковал по откровенной женской ласке, отвратительно и мерзко страдая от интимной недостаточности.

Приходилось изредка покупать благосклонность женщин за деньги, которые он всё же любил гораздо больше, чем постельные утехи.

И тут на глаза ему попалась девчонка, у которой серьёзные проблемы, что было как нельзя кстати.

Наблюдая, как Леночка наклоняется, вручную намывая пол в его коммунальной конторе, страдалец мечтательно закрывал глаза и виртуально проникал в запретные пределы девичьей святости, куда давно и прочно не имел входа у жены ввиду банальной физической недоступности.

Вход в врата рая как бы имел место быть, но таил несколько степеней физиологических преград, преодолеть которые престарелому страстотерпцу уже не хватало сил.

Аргумент, причём весьма действенный – материальный стимул, облегчал задачу соблазнителя. Торговаться, создавать людям препятствия, позволяющие их использовать практически даром, он умел виртуозно. Это заряжало оптимизмом.

Несколько дней мужчина обдумывал стратегию совращения и, наконец, решился пойти на штурм.

Авигдор Ицхакович Шлейфман, попробуйте на досуге произнести такой набор букв (у меня ни разу не получилось), предложил Леночке пятьдесят рублей за интимное свидание. Когда узнал, что она девственница, удвоил ставку.

Совсем задаром затаскивать ребёнка в постель было страшно. Материальный стимул гарантировал в некоторой степени сохранение тайны. По опыту Шлейфман знал, что деньги будут потрачены в тот же день.

Девочка сомневалась, боялась, плакала целую неделю. Альтернатив не было. К тому же Авигдор припугнул, что выгонит с работы.

Пришлось соглашаться. Единственное условие, на большее у неё не хватило фантазии и смелости, требование присвоить квартире статус служебной, чтобы не оплачивать коммунальные услуги.

Благодетель пыхтел, рисуя заскорузлым пальцем мысленные расчёты, но согласился, добавив щедро за каждое свидание кроме небольшого гонорара продуктовый паёк.

Как компенсировать расходы, он уже придумал.

По сути, девочка ничего не будет стоить, а стараться ей ох как придётся. Нужно только чаще напоминать про наличие сложностей, которые та ему создаёт.

Квартира Севастьяновых к тому времени уже являла печальный, весьма непрезентабельный вид: девочке с больной мамой было непросто.

Дома у Шлейфмана заниматься греховным промыслом было никак нельзя. Он же глубоко верующий иудей, хоть и партийный, а там жена, которая давно уже не выходит из дома, задыхаясь от каждого шага, и домработница, сующая всюду до крайности любопытный нос.

Пришлось облагораживать обстановку в квартире Леночки.

На такие расходы мужчина не подписывался, но получить истинное удовольствие в антисанитарной обстановке, как он обозначил интерьер квартиры, разительно отличавшийся от его изысканных интерьеров, по крайней мере, неприятно.

Конечно, это было преувеличением. В доме было довольно бедно, но чисто. Просто неприятно было отдыхать среди всего этого хлама, в квартире с обветшалыми стенами и серыми потолками.

Авигдор направил в квартиру бригаду ремонтников, довольно щедро выделив средства из фонда на капитальный ремонт, переселив семью временно на служебную жилплощадь. Отремонтировали на совесть. На расходы начальник не скупился. Делал-то для себя.

Леночка всё это время задыхалась от желания перестать жить, спрашивала у мамочки совет, что же ей делать.

Мамочка бессмысленно улыбалась.

Девочка не могла полностью отдавать себе отчёт, чем именно предстоит расплачиваться за такую щедрость, но тело инстинктивно сводили спазмы отвращения.

Начальник был толстый, лысый, задыхался при ходьбе, постоянно утирал платочком слюни и слёзы, разговаривал женственным голосом и жесты имел соответствующие. Но задатки хозяина и лидера сидели в нём прочно.

Когда условия были полностью подготовлены, развратник заказал в ближайшем кафе готовый ужин, купил две бутылки вина и новое постельное бельё.

Леночку Авигдор Ицхакович терзал часа три, так и не сумев закончить неприличный процесс. Тем не менее, он был весьма доволен, удостоверившись, что она действительно целомудренна, итогом чего стала премия в размере месячного оклада.

Через неделю или чуть более того Леночка почувствовала недомогание. У неё начались тупые тянущие боли в животе, рези при мочеиспускании, зуд и жжение между ног. Она сочла это результатом вторжения в девственные пределы, стараясь по неопытности не придавать неприятным ощущениям значения.

Ещё через несколько дней прискакал взмыленный любовник, кося глазом в сторону, ничего не говоря, потащил в клинику, где девочке делали некие процедуры, уколы и капельницы. За мамой в эти дни ухаживала незнакомая женщина.

Авигдор улыбался, когда Леночку выписали из больницы, говорил, что так реагируют на первый интимный контакт все девочки.

Нагло врал: это была подхваченная от заказанной в подпольном борделе богини любви неприличная болезнь.

Девушке в кассе учреждения выдали премию сто пятьдесят рублей, хотя за работу платили всего семьдесят, разрешили отдыхать две недели с сохранением заработка, несмотря на то, что у неё не было даже трудовой книжки.

Работать ей какое-то время не пришлось. Продукты и всё необходимое для лечения мамы Авигдор приносил прямо домой, но настойчиво, даже грубо требовал взамен некого разнообразия в постельных утехах.

Леночка плакала, у неё ничего из того, что мужчина хотел, не очень-то получалось, однако претензий в агрессивной форме он не предъявлял. Но следил неустанно, чтобы никто к ней не подходил: ревновал жутко.

Деваться Леночке было некуда – терпела.

Лучше так, считала она, чем никак.

Отвращение к похотливому искусителю она со временем преодолела: нужно же на что-то жить, кормить маму. Правда боль откуда-то изнутри, даже не совсем ясно где именно, нарастала, особенно, когда приближались красные дни.

Терпеть иногда не было сил.

Пришлось сказать об этом Авигдору.

Он разозлился. Молчал несколько дней. Потом пришёл, очень агрессивно слил похоть, оделся и сказал, – поедешь лечиться. Говори честно, спала с кем-нибудь, кроме меня?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Потому, что такие болезни… не спала и ладно.

– Что мне делать?

– Меня любить. Иначе тебе жить не на что будет.

Леночка по мере возможности “любила”, точнее, изображала покорность. Что ей ещё оставалось? Но внутренности всё равно выкручивало.

В один из дней, когда терпеть