Трагедия Цусимы - Владимир Семенов

Дай Бог! В добрый час!

Покорнейше благодарим, ваше… — но вдруг уставом определенный стройный ответ спутался, оборвался и перешел в могучее «ура»!..

Адмирал, уже ушедший было с крыла мостика и скрывшийся за рубкой, опять вернулся к поручню, снял фуражку и, широко улыбаясь, махал ею.

— Ура! — гремело среди команды, громоздившейся на плечи друг друга, чтобы увидеть «Деда»… — Ура! — кричали офицеры, забыв всякую корректность, толкаясь среди матросов и тоже размахивая фуражками.

Это было последний раз, что мы видели нашего адмирала…

В моей книжке записано: 8 ч. утра. Идем курсом SO. Кильватер — «Баян», «Петропавловск», «Полтава», «Аскольд», «Диана», «Новик».

Навстречу из мглы опять появились «собачки», но уже предводимые двумя броненосными крейсерами. Шли смело, хотя и видели, что наш отряд сильнее. Завязалась перестрелка с дальней дистанции. В 8 ч. 10 мин. японцы круто повернули и стали уходить на юг. Наименьшее расстояние 50 кабельтовых. У нас потерь не было. Некоторое время кружились близ места гибели «Страшного», высматривая, не увидим ли чего-нибудь, но бесплодно. Мы были от Артура приблизительно в 15 милях. Привычный глаз мог различить, что остальная эскадра выходит на внешний рейд. В 8 ч. 40 мин. обрисовались во мгле силуэты японских броненосцев. Соединившись с броненосными крейсерами и сопровождаемые «собачками», они держали курс прямо на нас. Теперь превосходство было уже на их стороне и притом почти вдвое.

Следуя за адмиралом, повернули к Артуру и начали уходить. Японцы за нами. Видимо, нагоняют. «Новик» и миноносцы, пользуясь своим ходом, вышли несколько вперед и влево. «Диана» осталась концевым кораблем строя. Признаюсь откровенно — положение было довольно жуткое. Идем полным ходом, а дистанция все уменьшается… В 9 ч. утра расстояние до головного японца (кажется, «Миказа») всего 38 кабельтовых. Наши кормовые шестидюймовки были наведены. Ждали с «Петропавловска» приказания: открыть огонь… — Но сигнала не было. Японцы тоже, словно по уговору, не стреляли… В 9 ч. 15 мин. вошли в район действия крепостных орудий (6–7 миль), а в 9 ч. 20 мин. неприятель, так и не сделав ни одного выстрела, прекратил погоню и склонил курс к западу… Расстояние начало увеличиваться…

— Почему они не стреляли? — недоумевали у нас. — «Диана», «Аскольд» — концевые — на 38 кабельтовых, — прямо соблазн швырнуть несколько «чемоданов».

Около 9 ч. 30 мин. мы присоединились к нашей эскадре, вышедшей тем временем из гавани в полном составе (конечно, кроме поврежденных кораблей). Японцы медленно скрывались за горой Ляо-ти-шана, как будто намереваясь начать из-за него обычную бомбардировку. Адмирал Макаров с своей стороны, видимо, предполагал предпринять обычное крейсерство по дуге от Белого Волка к Крестовой горе и обратно.

Гибель «Страшного», вызванный ею спешный выход отдельных судов, появление главных сил неприятеля, сбор эскадры — все это заслонило события минувшей ночи, казавшиеся такими мелкими. Ни сам адмирал, ни кто-либо из окружающих его не вспомнили о подозрительных силуэтах, смутно виденных сквозь сетку дождя, озаренную лучами прожекторов… А ведь эти силуэты появились именно в вершинах восьмерки, которую мы описывали при нашем крейсерстве, — восточнее Крестовой горы и южнее горы Белого Волка… Потралить, поискать, «не набросали ли какой дряни», — об этом словно забыли…

Комендорам остаться при орудиях! Остальным — вольно! Из своих плутонгов не уходить! — скомандовал я (Во флоте «командует» старший офицер, получая на то приказание от командира, командир же поставлен всем укладом службы так, что ему подобает распоряжаться лично только в самых критических случаях.).

Пошла старая история! Сейчас начнут «бросать издалека тяжелые предметы»… Пойти покурить? — полувопросительно промолвил старший артиллерист, обращаясь ко мне.

Конечно! — ответил я. — Ясно, что ничего путного не выйдет. На сегодня — инцидент исчерпан. Пора приниматься за утреннюю приборку. С этим авралом и палубы еще не скатили…

Мы оба спустились с верхнего мостика. Артиллерист — на полубак, к фитилю, где разрешается курить, а я — на палубу. Здесь, стоя у правой шестидюймовки носового плутонга, я отдавал обычные распоряжения старшему боцману, когда глухой, раскатистый удар заставил вздрогнуть не только меня, но и весь крейсер. Словно где-то близко хватили из двенадцатидюймовки. Я с недоумением оглянулся… Удар повторился еще грознее… Что такое?.. — «Петропавловск!» «Петропавловск!..» — жалобно и беспомощно раздались кругом разрозненные, испуганные восклицания, заставившие меня сразу броситься к борту в предчувствии чего-то ужасного… — Я увидел гигантское облако бурого дыма (пироксилин, минный погреб — мелькнуло в мозгу) и в нем как-то нелепо, наклонно, повисшую в воздухе, не то летящую, не то падающую фок-мачту… Влево от этого облака видна была задняя часть броненосца, совсем такая же, как и всегда, словно там, на носу, ничего не случилось… Третий удар… Клубы белого пара, заслонившие бурый дым… — Котлы!.. — Корма броненосца вдруг стала подниматься так резко и круто, точно он тонул не носом, а переломившись посредине… На мгновение в воздухе мелькнули еще работавшие винты… Были ли новые взрывы? — не знаю… но мне казалось, что эта, единственно видимая за тучей дыма и пара, кормовая часть «Петропавловска» вдруг словно раскрылась, и ураган пламени хлынул из нее, как из кратера вулкана… Мне казалось, что даже несколько мгновений спустя после того, как скрылись под водой остатки броненосца, море еще выбрасывало это пламя…

Никогда после сигнала — «Слушайте все!» — не наступало на крейсере такого глубокого безмолвия, как перед этим зрелищем…

Однако привычка — вторая натура. Как старый штурман, привыкший точно записывать моменты, я, только что увидев взрыв, совершенно машинально вынул часы и отметил в книжке: «9 ч. 43 мин. Взрыв «Петропавловска» — а затем — «9 ч. 44 1/2 мин. — все кончено»…

Не является ли такого рода, почти бессознательная, деятельность спасением для наших нервов, для нашего рассудка в моменты жестоких ударов, жестоких потрясений?.. В данную минуту, набрасывая эти строки, вновь переживая все пережитое, я думаю, что, «записав» часы и минуты катастрофы, я как бы подвел их под общий уровень событий войны, отмеченных в той же книжке, и, работая карандашом, успел освоиться с самим фактом, воспринять его… Не будь этого, как бы я к нему отнесся?.. Я говорю, конечно, о скрытых душевных движениях… Наружно как я, так и все прочие офицеры «Дианы» сохраняли полное спокойствие… Мне кажется, судя по той выдержке, которая была проявлена, каждый инстинктивно чувствовал, что одно неосторожное слово, один неверный жест — могли вызвать панику… Это был один из тех критических моментов, когда от ничтожного внешнего толчка команда может быть с одинаковой вероятностью и охвачена жаждой подвига, и предаться позорной трусости… По-видимому, младший флагман, контр-адмирал кн. Ухтомский, верно оценил положение. В то время, как миноносцы и минные крейсера бросились к месту гибели «Петропавловска» в надежде спасти, кого можно, — он, словно ничего особенного не случилось, сделал сигнал: «Быть в строе кильватера. Следовать за мной», — и, выйдя головным на своем «Пересвете», повел эскадру также, как, бывало, её водил Макаров.