Конъюгаты: Три - Люминис Сантори

Первое впечатление о нём могло быть прохладно-уважительным. Как в случае с Аэлитой. Или даже прохладно-отталкивающим. Потому что можно было не признаваться в себе, не разобрав, что чувак тебе не неприятен, а попросту вызывает инстинктивное опасение. Но в этом был виноват сам Хрисанф, хотя и старался и так и эдак быть приветливым рубахой-парнем, и наоборот испускал свою отстраненность и непробиваемость.

Он частенько ныл об этом жене и, ужас, втихаря, тренировался перед зеркалом улыбаться так, чтобы к тебе полезли, а не отбежали куда подальше.

— Агний, сделай лицо попроще.

— Проще этот засранец не заслуживает.

— Этот засранец из твоих же кишок вылез.

Далила смеётся.

— Ненавидь его вместе со мной, женщина.

— Айка, ты же знаешь, что моя энергия сердитости скорострельна и увядающа во времени, что рожок мороженого.

— Знаю, крошка. Поэтому и люблю.

— Но я его терпеть не могу. Так что учитывай это и не забывай, что я злая мачеха.

Хрисанф вздыхает.

— Ах, для Айтала ты — самая лучшая мачеха в мире.

— Потому что он ангеловатый. Для него все и всё в этом мире — самое лучшее.

— Ничего он не ангел. Сейчас с дедом скооперируются и займут двойное место в ордене. Старик знает все формы объединения.

— Но это же неплохо? Ты сам о таком мечтаешь.

— Неплохо. Но Айтал пойдёт плясать под дудку системы конъюгатов. Это тебе не бегать вместе с бизонами или купаться с дельфинами.

Далила погрузилась в думу, нюхая один из тех цветов, что шикарно зацвели в саду.

— О чём думаешь?

— Ни о чём.

— Но ты так выглядишь, как будто переворачиваешь Гималаи мыслей.

— Я всегда так выгляжу. Все мне это пеняют с детства, но, может, я состарилась, может, это обманка, — ничего такого суперважного и сильного в моей голове на момент не наблюдается. Ты же сам жалуешься, что тебя не так понимают.

— Созерцание.

— Наверное. Почему бы летом людям просто не посозерцать.

— Иди сюда, солнышко.

Сам же умиляется, сам же подсаживается рядышком на скамью и целует.

— Так тепло.

— Пожарим наши косточки. Отвлекись от сыновей и подумай обо мне.

— Как хочешь. Не было и секунды, чтобы я о тебе не думал. Я сержусь, когда меня отвлекают от думания о тебе, от любви к тебе.

— Скажешь тоже.

Она так ворчит только потому что ворчание свойственно ей. На самом деле хочет поощрять эти его словесные потуги, так как он считает, что может хоть как-то объяснить ей свои чувства только физически. Как животное. В смысле, человек и есть животное. И ничто природное ему не чуждо. Но у него комплекс, что речью он никак не дотягивает до того, чтобы донести то, что у него на сердце. Оттого все эти брутальные шуточки, косноязычие и наоборот понос златоуста.

— Так значит у Арсена какие-то собственные особенности?

— Не думай о нём. Посмотри на меня. Кроме всех этих детей у тебя ведь есть я.

— Ладно.

— Кстати, я должен был тебе кое-что сказать. Совсем забыл со всей этой кутерьмой.

— Не говори. Потом. Когда-нибудь потом. Дай мне полюбоваться на тебя.

— Ну Далила. Не говори так.

Сидят. Свет пятнышками пробивается через маленькие листочки прекрасно зацветшей ивы, из-за чего кожа Хрисанфа приобретает удивительный золотисто-красный оттенок. Он перебирает в пальцах тонкие кончики её волос и опускает глаза от смущения.

— Хочешь, принесу сок?

— Нет же. Так красиво. Посидим ещё здесь.

Ему неловко от её созерцательного акта, поэтому запускает руки и закрывает двери беседки, чтоб никто случайно не зашёл.

— Не говори так. Но вот так гораздо красивее. Когда мы вместе.

Расслабляется, отпускает свои давишние проблемы.

У Хрисанфа довольно обманчивый рост (албын уцуох). Он хорошо сложен, и сложен так пропорционально и непропорционально, что у Далилы случилась проруха. Она изменила своему вкусу не влюбляться в высоких мужчин. Потому что внешне её муж абсолютно не выглядит долговязым или длинноногим (хотя у него длинные ноги и длинные руки). Нигде у него не торчит и не выпирает. Всё очень комплексно, слаженно, гармонично. Ну да, бывает так, что вдруг слишком тяжёлый, или наоборот быстро теряет вес (например, после стресса) и другие интересности. Но в целом, допустим, в обществе, какой бы Далила себя не считала и пыталась скрывать их отношения, люди внутренне и наружно вполне нормально принимали их за обыкновенную пару. Как и должно. И не видели в этом ничего сверхъестественного. Как и любая другая парочка, они смотрелись стабильно, привязанно и дополняюще друг друга.

Она обнаруживала его рост, когда он стоял рядом с ней и тянулся за поцелуем, а ей приходилось поднимать голову и смотреть на него снизу вверх. Вот почему то, что он называл её малышкой, деткой и так далее, не было для него таким уж и бессмысленным (также учитывая разницу в возрасте), так как он тоже уступил своим каким-то взглядам и влюбился, по сравнению с ним, в натурального колобка.

Глава 29

С началом летнего сезона у Кирсанова, разумеется, нашлось сто тысяч неотложных дел. Они с Калитой опять (каждый год) перевернули свой план по сельскому хозяйству, накупили ещё видимо-невидимо разных пород домашней живности и потом сами же сетовали, что не хватает рабочих рук, из-за чего устроили кастинг на целые сутки, заполненные микропрепаратной щепетильностью не столь в целях безопасности семьи, сколь из-за их невыносимого педантизма. Даже привлекли Далилу и заставили вести протокол учёта и событий, но по прошествии третьего часа на жаре (хоть и под навесом) среди мычания, ржания, блеяния, кудахтанья, чириканья и громких споров о заработной плате (которые и яйца выеденного не стоили на самом деле: платили прилично, а сыр-бор устраивали лишь потому, как высказывались, что того требовал регламент), она кинула их, сославшись на то, что они держат её здесь лишь для галочки и что справятся без её присутствия в тысячу раз лучше. И это попахивало правдой, так как Хрисанф в своём старом линялом хабэ комбинезоне, стянул и выкинул прочь свою белую мокрую от пота футболку, и то и дело наведывался в шатёр к жене, заставляя ту отвлекаться на сверкающие загоревшие плечи, оформившиеся тугие мышцы, туда-сюда мелькавший крепкий торс с пресильно привлекательным пупком и так далее. Агний пришёл в норму после так расстроившего его вечера, округлился (по собственному выражению) и от его громкости сейчас создавалось ощущение, что здесь происходит грандиозная ярмарка всех времен и народов.

— Дорогой, всё, я пошла.

— Но если ты уйдёшь, мне будет не так интересно!

— Ой ли. Вы с Никитой умеете наслаждаться от всякого