Похитители душ. Один на один - Полина Каминская

Единственный свидетель, Мухин Анатолий Евгеньевич, ничего по существу дела показать не смог, так как, по его словам, при виде крови потерял сознание. Много позже следователь рассказал Мухину, что прибежавшие на помощь люди, увидев залитые кровью тела, решили, что в комнате лежат два трупа.

При осмотре места происшествия сотрудниками милиции были обнаружены и изъяты 12 (двенадцать) единиц огнестрельного оружия (охотничьи ружья калибра 5,45).

«Смерть-то, оказывается, груба. Да еще и грязна. Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов, похожих на докторские», – говорила принцесса из «Обыкновенного чуда». Она так хорошо смогла рассмотреть эти жуткие подробности, потому что смерть подходила к ней медленно, глядя в глаза.

«Внезапная, жаркая, ослепительная вспышка взорвалась у него в мозгу, и больше он никогда ничего не чувствовал». Это уже мистер Маккомбер. Счастливчик, стоявший спиной к смерти.

Легко подсчитать, сколько минут падает с высоты 7000 метров пассажирский самолет. Вполне достаточно, чтобы вспомнить молитвы всех религий мира или сойти с ума. По статистике, даже при таких катастрофах случаются счастливчики, которым удается выжить. Интересно, это очень бестактно – выспрашивать у них, ЧТО там творилось, в этом самолете?

После удара Гмызы у Миши Шестакова оставалось несколько минут полного сознания.

Он не использовал их для того, чтобы, следуя традициям жанра, припомнить прожитую жизнь.

Не попрощался мысленно с родителями.

Не пожалел, что так поздно познакомился с Таней.

Он просто не знал, что умирает.

Инстинктивно схватившись за горло, он почувствовал что-то липкое и горячее. Обернулся и успел заметить спину выбегавшего Витьки. Увидел, как побелел и рухнул на пол Мухин. Миша испугался, но не за себя – показалось, что Гмыза что-то сделал с Толиком. Мише почти не было больно. И совсем не страшно. Откуда-то вокруг взялось очень много крови. Наваливалась страшная усталость.

«Эх, газету заляпали…» – успел подумать Миша, закрывая глаза.

Саша

Когда идешь по кладбищу, pазглядывая фамилии и даты на памятниках, каждый pаз невольно вычитая из втоpой даты пеpвую, на ходу пpикидывая: 72, ничего, пожил… 90, ого! – долгожитель… 52, маловато… 40, эх, молодой мужик…

Саша стоял в толпе Мишиных дpузей и pодственников, тупо глядя на блестящие новенькие цифpы 1960–1996. От чего можно умеpеть в 36 лет? «Нелепость, – шептались в толпе. – Какая нелепость!»

Саша чувствовал себя невыносимо неловко. Его мутило от голода со вчеpашнего вечеpа: как только узнал пpо Мишку, кусок не лез в гоpло. Знобило. Яpкое майское солнце било пpямо в глаза. Из шести измочаленных гвоздик, котоpые он деpжал в pуке, одна давно обломилась и висела вниз головой. Он пытался сосредоточиться, заставить себя осознать факт (все! 1996! точка!) Мишкиной смерти, голова уже кружилась от напряжения, но ничего не получалось. В голову лезла неприличная, совершенно не соответствующая обстановке мутота. Почему на похороны положено приносить (Господи, чуть не ляпнул – дарить!) именно четное число цветков? Не слишком ли светлые он надел брюки? Где-то в толпе, кажется, мелькнуло Валеркино лицо, но пропало, не махать же ему рукой, в самом деле?

Много женщин плакало вокруг. Саша удивился, а потом мысленно одернул себя: а ты как хотел? Забыл, кого хоронишь?

От долгого и неподвижного стояния – Саша не позволял себе даже переминаться с ноги на ногу – все мысли куда-то утекли, просочились, голова стала гулкая и пустая, шея занемела. Саша поймал себя на том, что уже давно и не отрываясь смотрит на невысокую, очень симпатичную девушку-брюнетку. Она стояла совсем рядом с гробом и отрешенно смотрела куда-то поверх голов. По щекам ее, не переставая, текли слезы.

«Это, наверное, и есть та самая жена, – подумал Саша. – Красивая».

– Прекрати пялиться, – прошипели у него над ухом. – Это не она. Та уже полтора года в Канаде живет.

Саша чуть не закричал от неожиданности. Обернувшись, он увидел белое злое лицо Дрягина.

– А как… – заикнулся было Саша, но Валерка поморщился, мотнул головой:

– Потом поговорим. – Глаза у него были красные и воспаленные.

Казалось, эти кошмарные похороны никогда не кончатся.

Саша чувствовал себя совсем погано. Теперь он стоял не один, но ощущал ужасную неловкость из-за Дрягина. Казалось, Валерка сейчас заплачет или очень громко что-то скажет… Чтобы хоть немного отвлечься, Саша стал рассматривать стоящих людей. Вот эти двое, с одинаково серыми, опустошенными лицами, – наверное, родители. Мишка никогда о них не рассказывал. А о чем он вообще рассказывал, а? Смотри-ка, Шестаков, оказывается, ужасно похож на мать. Был похож… А вон там, в длинном, до земли, черном платье – конечно, Петухова. Другого такого шрама на носу, наверное, во всем Питере не найдешь. Эффектная дама, ничего не скажешь. Даже цветы – Саша никогда в жизни не видел таких темных, почти черных роз. Прав Мишка, сильно из толпы выделяется. Был прав…

Валерка тихонько потянул его за рукав, отвел в сторону.

– Не могу больше, – хрипло пожаловался он, – у тебя покурить есть? Сигареты дома забыл.

– А здесь… можно? – Саша хорошо помнил, что на бабушкиных похоронах закурил, только выйдя за ограду кладбища.

Валерка замотал головой:

– Давай, а то помру. – Сразу сделал глубокую затяжку, чуть не закашлялся. Но сдержался, закрыв рот рукой. Лицо его побагровело. – Все «Беломором» травишься? – просипел, едва отдышавшись.

Саша кивнул. Любые разговоры казались ему сейчас неуместными.

– Ты на поминки поедешь? – не унимался Валерка.

– Я? Нет. Неудобно. – Саше захотелось немедленно отойти от Дрягина. – Может, помолчишь?

– Ага. – Валерка как-то странно кивнул – вместе и головой, и шеей. Саша вгляделся в него повнимательней и вдруг сообразил, что Дрягин безобразно – ну просто вдребезги! – пьян. Задохнувшись от возмущения, Саша уже в следующий момент позавидовал Валерке. Стакан водки был бы сейчас, наверное, очень кстати. Может, хоть тогда бы, расслабившись, смог бы по-человечески погоревать вместе со всеми?

Немного в стороне стоял высокий красивый парень лет двадцати пяти. Он стоял очень прямо и ближе не подходил, хотя явно пришел на Мишкины похороны. Лицо его время от времени искажала уродливая судорога. Саша был готов поклясться, что этот парень сейчас изо всех сил сжимает кулаки в карманах, чтобы не расплакаться. «Это же Мухин!» – вдруг сообразил Саша. Сразу припомнилось емкое Мишкино: большой и красивый – небольшая пауза, – как динозавр. Точно. Было в Толе что-то грациозно-тяжеловесное, от диплодока.

Все задвигались, зашевелились, стали слышней всхлипы, прорвались чьи-то судорожные рыдания. К Дрягину с Сашей подошла маленькая старушка в черном, тихо сказала: «Прощайтесь».