Ричард Длинные Руки - герцог - Гай Юлий Орловский

– Протереть пыль мокрой тряпкой, – изрек я. – Вообще сделать мокрую уборку помещения. Ну и… ладно, остальное потом.

Он ринулся собственноручно снимать черные чехлы, хотя мог бы прислать слуг, но торопится, я сумел поставить себя как крутого и жестокого, уже умею, молодец.

Из окна видна через двор высокая сторожевая башня, под козырьком прилеплено гнездо ласточки. Очень уж открытое гнездо, дура свила чересчур небрежно, вон те голошеие и неуклюжие вот-вот перевалятся через край, а тогда внизу на каменных плитах останется только мокрое пятнышко.

За спиной послышался запыхавшийся голос:

– Что еще, ваша светлость?

– Пока ничего, – изрек я, не поворачиваясь. – Нужно будет, позову.

– Я оставлю двух слуг за дверью?

– Оставляй, – разрешил я. – Но только расторопных.

– Ваша светлость…

– Можешь идти.

К двери он шел, судя по звукам, на цыпочках, створки прикрыл совсем неслышно, вот я зверь, никогда бы не думал, что сумею себя таким поставить.

Выждав с минуту, я на всякий случай прошелся вдоль стен и просмотрел, используя тепловое, запаховое и вообще напрягая чутье, на предмет тайных ходов, дыр для подглядывания, щелей для рыла арбалета…

Если не считать аккуратно прикрытую гобеленом каменную плиту на шарнирах, везде стены толстые, надежные. Так что если сунусь в тайный ход, увязну в паутине. Судя по гобелену и наросшей корке грязи, никто к герцогу тайком не ходил, да и он сам подобными приключениями не горел, как по всему видно, и вообще мало чем увлекался.

В целом чисто и убрано, если не считать сброшенных прямо на пол черных чехлов, ими были траурно укрыты зеркала. Кемпбелл туманно намекнул, что это не в знак скорби, как обычно делается, но если везде врут, почему здесь должны говорить правду?

Меч и лук я поставил у изголовья, ложе роскошнейшее, простыни и даже одеяло сменили, вот такая у меня причуда, окна перекрыты толстыми железными прутьями.

Я на всякий случай подергал, но вмурованы между каменными блоками намертво.

– Ладно, – сказал я громко, – все нормально… Замок как замок. Люди тоже вроде люди. И вообще утро вечера мудренее.

Настороженному слуху почудился смешок. Я резко обернулся и успел заметить краем глаза, как нечто мелькнуло в зеркале.

Сердце забилось чаще, я оглянулся на меч, сперва устыдился, нельзя же быть таким страхополохом, затем устыдился стыда: а почему нет? Может быть, мне просто красивше с мечом? Мужчины вообще обожают оружие.

Зеркало приближалось, а сердце мое с каждым шагом стучало громче по ребрам. Я задержал дыхание, делая последний шаг, сдвинулся в сторону, и в зеркале возникло отражение…

Я сразу понял, что это не я, хотя мой двойник синхронно повторил все мои движения. Одет в такой же камзол, но у него весь расшит золотом, по воротнику крупные жемчужины, золотая цепь от плеча до плеча, свободно свисающая на груди, пояс из металлических пластин, покрытых золотом, богато украшенные ножны, а рукоять меча гротескно изогнута, вид хищный, сложная чеканка и барельефы, но это чтоб не скользило в пальцах, крупный рубин в навершии, кожаные штаны с крупными золотыми нитями, как лампасы, сапоги с длинными ботфортами, шпоры в виде рогов, черные, с красными кончиками.

Главное, в руке небрежно держит корону, у меня дыхание перехватило от неожиданности, количество зубчиков, расположение золотых листьев… это же императорская!

За спиной у моего двойника блещет золотом и драгоценными камнями высокий трон со вздыбленным львом на спинке. На сиденье небрежно сброшена пурпурная мантия, подбитая горностаевым мехом, признак императорского достоинства.

Он начал ухмыляться, глядя в мое растерянное лицо. Сам старше, матерее, опытнее, пара красивых шрамов на злом надменном лице, хищный взгляд и порочная ухмылка на тонких губах.

– Ну и что? – спросил я, стараясь держать голос ровным. – Снова помолчим, поулыбаемся?..

Он иронически улыбнулся, вопросительно вскинул левую бровь.

Я сказал хмуро:

– Вот что, Дориан Грей, или как тебя… Ты мне зубы не скаль, ясно?.. Мне твои короны как-то пофигу. Я человек простой, намеков не понимаю. Дам в лоб, и ухи отпадут. Есть что прохрюкать – хрюкай.

Он покачал головой, но губ не размыкал, а высокомерная насмешка в глазах стала отчетливее.

– Морда у тебя больно потрепанная, – сказал я обвиняюще. – Как говорят классики, на ней следы всех пороков. Вообще-то разве это пороки, если по правде? Я из мира, где тогда всех перевешать, а потом в ад на одну большую сковороду, но мы здесь, верно?.. А здесь даже прелюбодеяние – порок. По тебе видно, коронодержец хренов, что ты с бутылкой в руках по бабам да по бабам… Еще не понял, что это – пустая трата времени?

Он начал прислушиваться, на лице проступила легкая заинтересованность.

– Так что ты не мое будущее, – пояснил я. – Я молод годами, но… уже успел хлебнуть этих радостей, что только дуракам кажутся чем-то ого-го и даже игогее.

Его улыбка стала напряженнее, а потом медленно перетекла в гримасу. В глазах проступила ненависть, краешек губы приподнялся, как у волка, показывая наполовину стертый клык.

– Ага, – сказал я, – соображаешь, что не туда шел?.. И меня сманить хочешь?.. Нет уж, нет уж. Мы пойдем другим путем. Я уже знаю, что и бабы – говно, и чревоугодие – говно, и даже императорство – говно… если само по себе, конечно. Я знаю радость слаще… Так что надумаешь сказать что-то путное, добро пожаловать… А пока я изволю прекратить это вот, ага.

Я поднял чехол, спасибо предусмотрительному Кемпбеллу, не унес, чуял нечто нехорошее, молодец, торопливо накинул на зеркало, стараясь не показывать, что спешу и сжимаюсь в ожидании неприятностей.

Некоторое время поверхность темной материи слабо выгибалась изнутри, будто с той стороны некто пытался выбраться на эту сторону, но я отошел на цыпочках, и все затихло.

– Ну и усе, – пробормотал я. – Теперь еще бы заснуть… можно считать, что принял имущество без всякой переписи и описи. Здесь, к счастью, все на доверии и по понятиям. Да только хрен после такого заснешь… Но я попытаюсь. Во всяком случае, скажу, что спал крепко и без всяких…

Плечи дернулись, но я удержал на месте, хотя никто и не видит, что меня нечто пугает в этом уже моем Альтенбаумбурге. Холод прополз вдоль спины, стал ощутимее, начал вгрызаться в позвоночник.

Я огляделся быстро, на всякий случай ухватил меч и встал в боевую стойку. Уже не холод, а лютый мороз сыпанул по коже, разом проник в плоть. Резко заломили зубы, словно хватил колодезной воды в жаркий день.

Все чувства кричат, что приближается огромное и страшное, как чудовищная волна цунами, что сметает все с лица земли. Я стиснул кулаки и напрягся, не зная, чему противостоять, куда броситься, как избегнуть, куда спрятаться…